Александр Зуев - Через сердце

— Ты сам слыхал? — перебил поляк ровно льющийся Исайкин сказ.

— Люди слыхали — нам рассказали, — уклончиво отговорился Исайка.

— Нуте-с?..

Поляк сидел, задумчиво глядя в огонь.

Исайка ловко подстругивал кривым ножишком черенок ложки. Мягкая осиновая плашка поддавалась легко, завиваясь под лезвием в мелкие кудерьки.

Когда-то, еще малым отроком, по отцовскому обету отдали Исайку из богатой поморской семьи в Соловки на послух — целую зиму работал Исайка у монахов по ложкарной части. Славные ложки выучили резать монахи, первейший сорт — с благословляющей рукой на черенке, благословение угодников соловецких.

Резал Исайка первую ложку в подарок комиссару. А усатому поляку решил вырезать трубку с голенькой дамочкой — пускай утешается старый человек.

За делом неспешно вел рассказ Исайка:

— Вот какой грибоед. А имя такое носит затем, что грибы на бору ест. Видали, может, на бору корешок один торчит, а кругом только крохи от гриба? Вот-вот, это непременно он. А то еще на больших на старых грибах точно зубом кто ковырнул. Это он — грибоед. Только, значит, сытый шел, есть не ел, а отметину свою поставил. Ну, тот гриб пускай уж стоит, лучше не трогайте. Вы думаете, хороший это гриб, а он как раз — червоточина. И скотина его даже не тронет, понюхает и отойдет.

— Нуте-с?

— А живет грибоед в яминах, в буреломе. Выкопает гнездо и лежит себе, глазами посвечивает. Лень ему выходить оттуда, соне. Высунет поутру голову, посмотрит, не выскочил ли где молодой грибок просвиркой махонькой. Подберется к нему и смотрит долго: не то съесть, не то обождать? Потом как даст ему с маху шлепка хорошего!.. Так и живет лесной чертушко. Тихоней живет, никого не обидит. Крови он прямо видеть не может. Плачет, говорят, человечьим голосом и землю когтями дерет, ежели где след крови услышит. И вот раз случись…

Исайка смолк и тревожно прислушался. Близко в темных кустах раздался тихий, как бы удивленный вскрик, хрустнули сучья, и жалобно, по-ягнячьи, всплакался в ночи непонятный голос. И опять стало тихо. Только постреливали в огне сучья и со звоном осыпались золотые угольки.

— Лисица придушила зайца, — спокойно объяснил поляк, — молодой, видно, несмышленыш, на огонь шел посмотреть, вот и попал в зубы.

— А, будь она проклята! — злобно сплюнул в огонь Исайка. — До чего сердце стревожила!..

Помолчав, спросил поляк:

— Исай, а ты в чертей веришь?

— Зачем это… не верю.

— Ой, врешь! А покойников боишься?

— Чего ты, ей-богу, вздумал…

— А ну-ка, сбегай за водой на речку, чай будем пить.

— И сбегаю.

— Только беги и клятву повторяй: ни живых, ни мертвых не убоюся…

Пунин приподнял краешек кожанки и, едва удерживаясь от смеха, посмотрел на Исайку. Лоснящееся бабье лицо Исайки было полно смятенья.

— Ну, повтори: ни живых, ни мертвых…

— Ни живых… ни мертвых… — начал Исайка и вдруг застыл в столбняке.

Кто-то шел в темноте из лесной чащи к костру — были явственно слышны крадущиеся шаги.

— Кто идет? — окликнул поляк.

Раздвинув кусты, вышел на свет Зимуй.

— Что случилось, отец? — сразу сел Пунин.

— А ничего. Тихо все.

— Как же ты с поста ушел? Разве можно? А еще говоришь: старый солдат. Ай-яй!

— Поговорить о деле надо.

Зимуй значительно поджал губы. Отвел в сторону комиссара и тревожно зашептал:

— Худо, брат, мы заперли реку, коли все вешки стоят на русле.

Переглянулись комиссар с поляком: а ведь верно говорит старик.

— Что ж ты предлагаешь? Снять совсем?

— Зачем сымать! Сплаваю сейчас, переставлю все по мелям — хорошая выйдет тут ловушка.

Радовался комиссар, руки все потирал да похлопывал старика по плечу:

— Ай да Кузьма-богатырь! Придумал! Мне это и в голову не приходило. Только, гляди, не утонешь?

— А и утону, так таковский.

Оставив у шалаша Исайку, все пошли на берег. Черная вода тускло отражала мерцание холодных осенних звезд. Где-то далеко плеснула сонная рыба. В заречье на луговых озерах подала голос гагара и смолкла.

— Господи благослови! — сказал Зимуй, ступив в темную воду.

Он забрел по шею и, задрав бороду, стал вплавь перебивать течение.

Две темные фигуры стояли на берегу, вглядываясь в качавшиеся на воде звездные туманности.

— В случае чего — зови на помочь, — сказал негромко поляк. Он сел на камешник и, кряхтя, стал разувать сапоги.

Добрался Зимуй до первой вешки. Ухватил ее, всю осклизлую, замотанную густой тиной, расшатывал долго. С бульканьем катились со дна пузыри. Под ногой тяжело шевельнулось что-то, — должно, налима потревожил Зимуй.

Подалась вешка, всплыла наверх. Все оглядывался Зимуй на темный ночной берег и усмехался в бороду. Ждет его там комиссар, тревожится небось. И тот белоусый поляк щурит зоркие глаза на воду. Гляди, гляди, небось старый Зимуй знает свое дело, понимает, что к чему.

Нащупывая ногами зыбучий гребень переката, осторожно брел по отмели Зимуй. Накрепко всадил вешку на новом месте и усмехнулся опять. Знал: похвалит его завтра поляк за хитрую выдумку. Пойди-ка найди теперь, где русло, как раз на стругу заскочишь. Хорошая вышла ловушка, попробуй сунься теперь!..

Переставил на опасные места все вешки Зимуй и поплыл к берегу. Часа два высидел в воде, руки-ноги заколели, едва и на берег вышел.

— Не пройдут теперь ваши буржуи, — сказал он.

И радостно промолчали на эти слова комиссар с поляком.

Пришли опять все к шалашу, уложили спать старика, накрыли потеплее.

И подошел тут к комиссару Исайка.

— А я тем временем подарочек тебе сготовил. Прими изделие рук моих: ложка соловецкая — еда молодецкая.

— Благодарствую, — сказал комиссар, сомнительно оглядывая большую ложку. Благословляющие персты на черенке были искусно загнуты в большой жирный кукиш.

Граната булькнула и осела в темную глубь омута. Через минуту глухо бухнул подводный взрыв. Вода мгновенно вскипела и запузырилась, вздымая со дна клубы рыжей мути.

Одна за другой всплывали из глубины оглушенные рыбы. Зеленобокие окуни перевертывались кверху брюхом, бессильно расправив по воде красные, как бы окровавленные плавники. Широко разинув жабры, выкинулась пятнистая жирная щука. Стайка хариусов опрокинулась кверху нежно-белым брюшком.

— На уху есть, — довольно оглядел все еще мутившуюся заводь Зимуй.

Он спустился в воду и стал выбрасывать на берег подплывавшую добычу. И закричал вдруг:

— Комиссар! Гляди-кась сюда! Вот так князь! Экой дородный какой вылез!

Вспугнутый взрывом, выбрался из заваленного коряжинами темного омута огромный черный налим. Он медленно пробирался по желтой отмели, баламутя сильным хвостом песчаную дымку за собой.

Пунин схватил револьверчик и, выбрасывая коленки, побежал по мелкой воде к Зимую.