Александр Зуев - Через сердце

— Это что у тебя булькает? — насторожился сразу старик, устанавливая в кормовой ящик вещи. — Спи-ирт? Да осподи, да боже мой! Ну, уж как хошь, сынок, а на счастливый отчал надо выпить. Верно, Усть?

Устя решительно мотнула головой.

— Ну что же… — смутился Орест Матвеевич.

Развели в жестяной кружке спирт водой, и отец с дочерью, одинаково покрякивая, выпили.

— Уж зато поедем теперь, — отдувался довольно Нептун, — ровно бы тебе по маслу.

Парус сразу набрал ветра, надулся пузырем, лодка качнулась и плавно, чуть-чуть ложась на бок, пошла в море. Вскипела, забурлила под носом вода.

Рыбак оглянулся на уходивший берег и долго крестился на серые луковицы собора:

— Благослови, Христос, матушка богородица, Никола-бачко!

И, натянув шляпу, закричал звонко:

— Ну, Усть, ядрена палка, заводи какую ли песню!

Устя стала сразу суровой, свела хмуро брови и долго молчала, потом с размаху широко раскрыла рот, и песня вырвалась у ней высоко и безудержно:

Старик подобрал на себя парус — лодка рванулась сразу вперед — и вовремя пристал к дочери:

Высокий чистый голос Усти странно смешивался с глухим и разбитым басом отца, неизменно уходил от него и дразнил, но потом, жалеючи будто, снижался и медлил, чтобы закончить вместе протяжно унылым спадом к молчанию; чтобы опять забежать в запевке:

Лодка выходила из бухты, огибая длинный мыс, весь усаженный валунами. Впереди зеленело море, чистое и ясное до самого края. Легкая раскачка зыби стала плавно поднимать лодку. И ветер, окрепший на просторе, тверже уперся в парус.

Устя стала отгребать слева, тяжело налегая грудью на весло, и лицо ее было по-прежнему строгим и брови сумрачно сдвигались, пока она пела. Орест Матвеевич из-под паруса украдкой смотрел на Устю — в ее напряженное лицо — и думал, что она по-своему красива, эта лопарка. Он слушал песню, и глубоко в нем вырастала трогательная нежность к певцам, будто понимавшим его запрятанные чувства.

Последний раз опали голоса в унылой концовке — песня смолкла. Слышно было, как бурлит вода под днищем лодки.

Справа спокойно играло море в разваленной стене прибережных валунов. Низкие волны неслышно подкатывали и, точно помедлив мгновенье, быстро перескакивали черные каменные луды. Казалось издали — то резвые молодые медведицы в веселой погоне одна за другой прыгают через камни, обнимая их лохматым объятьем и быстро и легко перекидывая короткий зад. Камни, обмывшись волной, сияли черным теменем в кипящей пене. Кругом них мотались на воде избитые пузырчатые водоросли, похожие на тощие руки с висящими лохмотьями кожи. На скалах зубчатой короной сидели гаги, спокойно озирая водяные стремнины.

— Голомянней держи! — сказал Нептун, воткнув в бороду короткую вонючую трубку. — Места тут бедовинные, надо глядеть да глядеть. Во-о-н! — показал он Оресту Матвеевичу. — Вишь, часовня на острову стоит беленькая, — купец один поставил. Расскажу тебе, как было дело. Шел он с Норвеги, вел новокупленное судно. И пала ему на этом месте морянка — ни взад, ни вперед, куда ни сунься, везде корги да луды, только днище трещит. Вот и замолился наш купец: «Пресвятая мати богородица, яви вышню милость, вынеси на тихое место, часовенку тебе за то дело срублю». Ну, верно, послушала его богородица, завел шкипер судно за те острова, отстоялись. А на другую осень и приехал купец по обещанию часовню ставить. Поставил он часовню и к ночи назад. Только подняли паруса, тут является купцу во сне божья мать и говорит: «Хороша твоя часовенка, купец, да только у меня в ней ножки зябнут». Вскочил купец ото сна: «Эх, говорит, мать честная, забыли мы, ребята, часовню дерном обкласть, — божья матерь на нас ругается. Что делать — назад надо!» А шкипер нипочем: мол, к берегу идти опасно, темняет. Ну, кинули они якорь, а купец взял двоих ребят матросов, спустили лодку — и на берег. Только стали они дерно драть, а тут такая на море поднялась буря с туманом — беда! Пришлось им в часовне переспать. А судно с командой в ту ночь потонуло на камнях. Приходит утром купец на берег, а суденышко-то на каменьях лежит расколото. Спасибо, упредила его божья матка…

В узких скалистых воротах ходили буруны, с грохотом бросались на каменные стены. А дальше, внутри островов, открывалась далекая светлая гладь пролива. Лодка под крепким напором ветра воровато-быстро проскочила опасное место.

Нептун покрестился на часовню и спустил парус.

— Прошли, слава те, заступница! Тут каждый год тонут, вот какое худое место. Ну, теперь богатая пойдет, тихая салма.

Безветрие стояло в этой узкой, полной зеленого света бухте. Затрепыхался сразу в бессилии и опал парус. Пошли дальше на веслах.

Устя мерно и глубоко запускала весла в прозрачную зелень, и белые живые жемчужины резво бежали за ними в воде, отливая радужным светом. Ровно журчала вода за кормой.

Орест Матвеевич выглянул за борт и замер от восхищения. В зеленой воде открылся перед ним призрачный морской сад в густом цветении девственной подводной природы.

Вот изумрудные купы ламинарий задумчиво раскачивают свои таллы в мерных движениях вперед-назад. Мелкие пушистые водоросли на камнях лежат голубой ватой. Четко белеют на глубине пятилучевые морские звезды.

В густой фиолетовой тени пышные актинии развернули свои яркие розетки. Высокие лессонии тихо качают плакучими ветвями, как бы под дуновением легкого ветра. И над этой зачарованной страной безмятежно проплывают на высоте, как гуси в закат, толпы нежных медуз. Их цветные шелковые юбочки чуть вздрагивают и покачиваются в движении.

Вот, прокладывая себе между ними путь маленьким дирижаблем, идет гидроид. На солнце ярко засверкали его стеклянные створчатые бока. Какая-то огненная красная точка быстро прочертила кривую и пропала в густых зарослях ламинарий.

— Стой! — скомандовал Орест Матвеевич. — Эту редкость надо достать.

Он схватил весло и завел на глубину — на скалистом горбу совсем близко лежала большая четырехпалая звезда.

Устя стала охотно помогать. Оба они склонились над бортом и осторожно вели веслами навстречу. Устя подсаживала звезду на его весло, подпирала своим, они бережно поднимали ее на поверхность. Но каждый раз звезда соскальзывала и, медленно покачиваясь, садилась на дно. Устя заливчато смеялась, а Орест Матвеевич с досадой начинал снова.

И вдруг он понял, почему его преследует неудача: каждый раз, когда он вынимал весло, ему чудился легкий толчок лодки. Вот опять… Он быстро поднял глаза. Устя усмехалась, задорно водя бровью.