Александр Зуев - Через сердце

«Играет!» — неприязненно подумал он.

И сказал нетерпеливо:

— Устя, вы же мне мешаете!

— Ну-ко, давай, я скорей одна достану! — нахмурилась сразу Устя.

Она оттолкнула его весло, подхватила звезду и, замедляя, осторожно стала поднимать ее из воды.

— На вот! Она у тебя с водой смывалась. Надо тихонечко!

На колени Ореста Матвеевича легла мокрая лопата весла. На ней, шевеля бесчисленными сосочками, лежала прекрасная розовая звезда.

Устя презрительно поджала губы и отвернулась. Стала крепче налегать грудью на весла, — опять покатились в глубине белые жемчужины, и легкие брызги упали на рукав Ореста Матвеевича.

Он прикрыл от солнца лицо ладонями и сосредоточенно стал разглядывать пышные подводные ландшафты, пока не заломило в висках от напряжения.

Тогда откинулся назад и стал рассеянно оглядывать высокие лесные острова, мягкими холмами улегшиеся на каменных поддонах.

Однообразные вытянулись синеющей вдали грядой острова, с чуть просвечивающими кое-где скалистыми розовыми проплешинами. Ни одной резкой черты — здесь все закруглено, обмято.

Это совершенно ясно — они плыли по древнему ложу гигантской ледяной реки. В глубинах тысячелетий среди этих гор прошли тяжкие ледяные массивы. Они давили горы, обтачивали склоны, обламывали каменные зубцы и несли их в себе туда, на океанский простор. Там сбрасывали каменные ноши вдоль берегов длинной грядой валунов и уплывали в неизвестность горами голубого блистающего льда.

Оттого такие ровные, успокоенные лежат здесь горы, с тупыми однообразными выпуклостями вершин, похожих на бараньи лбы.

Орест Матвеевич велел пристать к одному из островов. Гранитный берег здесь лестницей спускался к морю, и нижние ступени, гладко, до блеска вылизанные прибоем, казалось, были некогда сделаны рукой каменотеса. Старик подвел лодку к берегу.

Под водой меж разбросанных плит пышно разрослись водоросли, — грубые пузырчатые фукусы качались в прибое — цветы подводного запустения.

Иззябшими красными руками стала сгребать Устя в кучу сухие колючки — Нептун решил сварить уху.

Отойдя в сторону, Орест Матвеевич с увлечением дробил молотком штуф красного, как сырое мясо, гнейса.

— Камешки ломаешь? — подошел к нему Нептун. И опять покровительственно: — Ну, ломай, ломай!

В крупнозернистом гнейсе скоро засверкали под молотком цветные звездочки аметистов и гранатов. Орест Матвеевич с торжеством поднес каменные обломки к носу Нептуна и, став на колени, стал плотно набивать ими сумку.

Нептун смотрел долго, потом захохотал так, что ему глубоким лесным хохотом ответил весь зеленый остров. И в полный рот улыбнулась веселая бухта ощеренной грядой валунов. Даже заусмехалась тайно Устя, глядя на старика.

— Сумками, сынок, не сно-о-сишь! Го-оры у нас ту-ут!..

И Нептун, как истый древний владыка здешних мест, широко махнул рукой на всю окрестность. Стоял он, коротконогий, могучий, с рогатым лбом, с растрепанной косматой бородой старик, и смеялся над чудными делами заезжего барина.

Орест Матвеевич залюбовался на него и сам рассмеялся:

— Ах ты, морской епископ! Чудак ты эдакий, Нептун!

Весело запев, любуясь по-новому зазвучавшим здесь голосом, Орест Матвеевич стал искать дорогу среди каменных руин кверху.

В мелком подлеске, среди курчавых узловатых соснушек, в сизых кустах можжевела, на камнях, обтянутых жесткой мережкой лишайника, мелкого ерника, вороники и гажьей ягоды, пытливо искал он глазом ему одному понятные следы ледниковых изборождений.

Их попадалось все больше, они становились все яснее на гранитных лысинах взгорья, зеркально отполированных подледниковым щебнем. Это были тонкие черточки, и глубокие царапины, и даже длинные борозды, глубиной с бабье корыто. Орест Матвеевич палкой выскребал седой мох, и эти тайные письмена природы с непререкаемой ясностью говорили ему о том, что некогда здесь прошли мертвящие ледяные поля, освободив землю для этой бедной жизни, цепляющейся в расселинах камней.

Увлеченный поисками, он незаметно выбрался на голую вершину. Здесь он снял жаркое кепи и огляделся.

Все те же уходящие в синюю даль берега. Зеленые и пышные, как казачьи шапки, острова, сомкнувшись в цепь, образуют строгую анфиладу пролива. А по другую сторону щербатый от зыбей океан, утонувший краями в туманной предвечерней мгле. Далеко затерялось косое перышко рыбацкой шняки — одно-единственное в безмерной пустыне вод.

Свежий крепкий ветер откинул назад волосы, приятно охладив лоб, проясняя мысли. Воздух сильными толчками забивался в ноздри, спирал грудь влажным соленым запахом морской воды — вон от тех гуляющих вдали бурунов. Хотелось громко, во всю силу легких запеть от этого воздуха.

Весь островной кряж лежал под ногами, обрывистыми выпуклинами гигантского бараньего лба спускаясь к морю. Там, где дугой лежат валуны, где море чуть вскипает в черте прибоя, колыхалась мелкой ореховой скорлупой их лодка. Казалось, если броситься отсюда с разбега, лицом на ветер, раскинув крыльями руки, — медленно и плавно опустишься прямо туда, где костер Нептуна точит высокий столбик дыма.

Долго сидел на этой высоте Орест Матвеевич, наслаждаясь первобытным одиночеством. Он следил за близким полетом огромных седых клуш и старался в лад им кричать резким и тревожным криком. Птицы прядали вниз и кружились совсем близко над его головой — были хорошо видны расширенные зрачки их глаз, резкое хлопанье прекрасных сильных крыльев сотрясало воздух.

Орест Матвеевич замахивался на них палкой и кричал, смеясь:

— Ду-у-ры! Ду-уу-ры! Ку-да?!.

И ветер срывал с губ эти слова и уносил высоко над морем.

Потом вспомнил сразу Орест Матвеевич, что он голоден, что там внизу его ждут, что близок вечер и пора плыть дальше, — Нептун, наверное, сердится.

Он вспомнил почему-то Устю. Смешная, неуклюжая дикарка, с ее наивным заигрываньем. Напрасно он все-таки рассердился, не следовало. На природу нельзя сердиться.

Прежде чем уйти, Орест Матвеевич огляделся на морские просторы и, опьяненный высотой, сильно и радостно запел:

На ветреной высоте голос лился легко, открыто:

И вдруг почудилось ему — что-то быстро мелькнуло меж камней. Неужели лисица? А может, песец? Нептун говорил, что здесь и песцы водятся. Вот жаль, не взял ружья!..

Орест Матвеевич присел и стал медленно подкрадываться. Напоследки он вытянулся и пополз на локтях, как ползал, бывало, в камышах за утками, затаивая дыхание.

Он подобрался к самому краю и быстро поднял голову. В упор на него из камней смотрели жадные глаза Усти. Она плотно приникла меж камней, невидная в густой заросли можжевела, и напряженно вытягивала шею, — даже раскрылся ее большой, ненасытный рот. Она подсматривала за ним. Ну, уж это, пожалуй, слишком!