Александр Зуев - Через сердце

— Что же? — крикнул он, зажмурясь от страха.

И в прорвавшемся тумане на мгновение увидел, как бьется бурным крылом на высоте парус, увидел обнявшего мачту Нептуна и за веслами Устю с искаженным от усилий лицом.

Одичалые людские голоса оборвал резкий треск лопнувшей мачты, и Нептун тяжело рухнул в бездну. В лодку обильно заплеснулась вода.

— Устя-а-а! — закричал в отчаянии Орест Матвеевич, пробираясь ползком по воде куда-то вверх.

Края лодки уходили под его руками, он упал ничком. В белесом мареве закачалась Устя, она махала рукой и кричала ему что-то невнятное — жидкая молочная пустота торопливо глотала бескрылый звук ее голоса.

Потом твердый подводный удар с размаху остановил лодку. Мелкая долгая дрожь прошла по ребрастому ее телу. Она медленно и как бы недоуменно пошла назад в закипевшей воде.

«Конец!» — подумал Орест Матвеевич, крепко вцепившись в борта.

Огромная водяная стена обрушилась ему на голову, и лодку снова резко ударило о невидимые каменные рога.

Быстрым ударом оторвало руки Ореста Матвеевича, и долгий железный грохот заполнил уши, холодная могучая ладонь подхватила и сжала его, сразу обессилевшего, закачала вверх-вниз.

— Помогите! Помо…

Он захлебнулся едкой горечью волны и выдавил сипло едва слышно самому:

— По-мо-ги-те!..

Белая пустая муть не приняла его вопля. Показалось, что-то холодное и быстрое скользнуло под ним, чуть коснувшись его колен. Он дико вытянул шею и забарахтался тугими руками из водяной ямы. Судорога вязко сковала ноги.

— О-ой! О-ой!.. О-о-о-ой!..

Фыркая и сопя, на него выдвигалось из мути какое-то темное чудовище. Все ближе, ближе… Оно пряталось за волной и медлило.

И вдруг совсем близко, родившееся из волны, завидел он суровое и прекрасное лицо — лицо Усти. Она шла ему навстречу по грудь в воде и рукой опиралась на черного коня. Конь играл будто бы в волнах могучим широким телом, высоко подбрасывая круглый лоснящийся зад.

— Иди, не бойся! — строго сказала Устя.

И опять взбухла огромно-водяная гора, закрыв видение. А под ним опять колыхнулось что-то живое, скользкое, убегающее.

— О-о-о-ой!

Густой, набухший холодным паром воздух колыхнулся от его надрывного крика, но не принес ответа. Тугая широкая волна невидимо вздымалась и уходила.

— Спаси…

Вдруг обрушилась опять на голову закипевшая лавина воды, больно сдавила всего и, как окурок в луже, потушила его засипевший, сорванный последним отчаянием голос. Он захлебнулся ее жестокой горечью и, больно отрыгая, уже не сопротивлялся больше. Оглохший, обессиленный, он почувствовал только, как горячими режущими полосами побежали по лицу слезы, заволакивая красным туманом ослепшие глаза. Лютый холод прошел до сердца, перед глазами заходили тяжелые черно-бархатные, в мелких золотых блестках занавеси.

И опять что-то быстрое шевельнулось под ним в глубине. Напрягая последние силы, рванулся он прочь и вдруг уперся коленями обо что-то твердое и неподвижное. Под руками шевелились густые жирные лохмы водорослей.

— Господи, господи! — шептал он непослушными губами, нащупывая в траве подводный каменный косяк. Уперся ослабевшими ногами и распластал руки, чтобы удержаться на ходившей кругами волне.

В плывучем зыбком тумане где-то шумно и ровно накатывала вода: берег!

— Спасите! — закричал он неистово. — Спасите!..

— Не кричи! — сказал из плеснувшейся близко волны спокойный задыхающийся голос.

Он оглянулся — это была Устя. Она стояла рядом с ним и, как лошадь за недоуздок, держала за конец веревки плясавшую на волнах лодку. Орест Матвеевич цепко ухватил Устю за рукав.

Устя подняла голову и закричала птичьим резким криком:

— Та-ту-у!

И оба прислушались. Слева как будто донесло до них неясный, глухой крик.

— Там! — радостно махнул рукой Орест Матвеевич. — Я же слышал, там!

— Нет, не там! — упрямо ответила Устя, будто сердясь. — Держись, да крепче, а то смоет.

И сильным толчком она отпихнулась от корги совсем в другую сторону.

Орест Матвеевич, разминая отяжелевшими сапогами вороха скользких, остро пахнущих йодом водорослей, вышел на берег и с отчаянием огляделся вокруг.

Берег был темен и пуст. На мыс набегали волны и, шурша в выброшенных водорослях, скатывались назад. Серые огромные валуны, разбросанные в беспорядке, мрачнили место, делали его похожим на сказочное кладбище гигантов. Однообразно гудело море, разбивая валы о камни в пену и пыль.

Судорога тошноты схватила горло Ореста Матвеевича — нахлебался горькой морской воды. Жестокая боль рвала теперь внутренности, в глазах плыл туман, тугие усилия пищевода сотрясали все тело. Упершись изо всей силы руками в колени, Орест Матвеевич рычал и стонал.

Подошла Устя. В сумраке он разглядел ее бледное, безжизненное от холода лицо, заметил будто короткую сочувственную улыбку.

Устя взяла его под локоть и сказала:

— Ничего, не реви! Изба есть, пойдем с тобой в избу, обсохнем.

Держась друг за друга, продирались они сквозь цеплючий низкорослый кустарник. И вдруг с тонким гудом опустилось на них невидимое в сумерках комариное облако, и в ту же минуту острый крапивный ожог охватил лицо, шею и руки Ореста Матвеевича. Он вскрикнул и закрыл лицо руками.

— Бежи, бежи, не сто-ой! — крикнула Устя и сильно рванула его за собой.

В хлюпающих сапогах, в грузно облепившей плечи и ноги мокрой одежде бежали они вверх по откосу, натыкались на вросшие в землю мелкие валуны, падали и снова бежали.

Тонко гудящее облако жгуче накрывало их снова, набивалось сухим щекотным дерьмом в рот, ноздри, в глаза. В отчаянии бил тогда Орест Матвеевич себя по лицу, плевался и сыпал исступленными проклятиями.

— Вота изба! — остановилась Устя.

Она нырнула в черную низкую яму и втащила за собой Ореста Матвеевича. В глухой погребной темени нащупал он хлибкие нары и сел.

Тупое безмыслие, безволие охватило его, смертно усталое тело обмякло сразу, стало неощутимым, ничего больше не чувствуя.

Мелькнула дальняя мысль, что это конец, гроб, растворение в материи — так, вероятно, бывает после смерти. Глухо, тихо, легко…

— Благослови Христос! — стукнула дверка. — Тута ли?

— Тута!

И Орест Матвеевич очнулся.

Нептун долго шарил по стенам, и голос его тянул нудно, скрипуче:

— Э-эх, огоньку бы! Нету, нету огонечку!..

Орест Матвеевич полез в дальний кармашек визитки — вспомнил, где-то была зажигалка. Едва отстегнул набухшие петли, с трудом пролез в глубь сырого кармана, нашел. Он нажал на кремень, кремень дал искру. Нажал снова, сильнее — трепетный огонек перескочил на фитиль.

И три пары глаз зажглись восторгом, засияли над слабым огонечком нежнейшей человеческой любовью.