Александр Зуев - Через сердце

— Не удастся вам этого мне примазать! — понял намек Юра.

— Никто ничего примазывать вам не собирается, — спокойно, по-деловому возразил Иннокентий Васильевич, — меня интересует фактическая сторона дела. Ваш подвиг взят под сомнение, понимаете? Предположим, прямых улик у нас нет. Но сами-то вы, про себя-то, знаете, конечно, отвязывали вы трос или нет? И если отвязывали, то должны знать, зачем отвязывали, — ведь так?.. Предположим, что это было молодечеством, необдуманной выходкой. В таком случае вам ничего не стоит выйти и сказать: виноват, простите, бес попутал (спортивный ваш бес). Вас поняли бы. Ну, может, маленько пожурили бы… Но теперь дело приняло совсем другой оборот: вы не только возложили на себя лавры героя, но не замедлили сделать и следующий ход — стали женихом Светки. И все стало ясным как на ладони. Игра ваша разгадана, молодой человек!..

— Какая игра? — дернулся в седле Юра. — Вольно вам верить всякой клевете…

— А ну-ка посмотрите мне в глаза!

Иннокентий Васильевич устремил на Юру долгий, прицельный, просвечивающий до дна взгляд суровых глаз.

Насмешливые глаза Юры нагло глянули на него, чистые зрачки сузились, как бы сопротивляясь пронизывающей силе его взгляда, но вдруг дрогнули и уклонились. Обиженно часто заморгали ресницы.

— Так! — усмехнулся Иннокентий Васильевич; он уже не сомневался в виновности Юры. — Значит, был грех, а?..

И тут прихлынуло сразу раздражение; не сдерживая себя более, он закричал:

— Так что же, подлец вы этакий, и дальше будете изображать героя? Доказательств у нас будете требовать?

Растерянная улыбка мелькнула на лице Юры.

— Мало ли что могло померещиться Илюхе! А вы поверили…

— Илюха не соврет, он не такой парень. А вот вы кто такой? Поставить жизнь девчонки в качестве спортивного приза — разве это не преступление?.. На что вы рассчитывали? Что все будет шито-крыто?.. А совесть у вас есть? Может, вы и совесть считаете пережитком?.. Предлагаю вам открыто признать свою вину, будет лучше для вас!..

Юра откинулся в своем седле, как от удара в грудь. Упорно сдвинув брови, он смотрел вдаль, на пустынную дорогу.

— При чем тут совесть? Вы пользуетесь тем, что я не могу ответить на ваши оскорбительные обвинения. А вот Илюхе я этого так не оставлю! Он еще пожалеет, так и передайте ему. Мне пора…

— Угрозы? В таком случае вы будете иметь дело со мной, — сказал Иннокентий Васильевич. — Имейте в виду: если я взялся, то доведу дело до конца. Понятно?

Юра поставил ногу на педаль и оглянулся. Он заметил вдруг обесцветившиеся губы и бессильно обмякшие плечи Иннокентия Васильевича. Тяжелой, грузной походкой тот направился к скамейке.

Казалось, он прислушивался теперь не к словам Юры, а к чему-то происходившему в нем самом. И только бессильно взмахнул палкой, как бы показывая, что дорога свободна.

Юра подтолкнул машину, мотор заработал, выбросив на дорогу голубую чадную струю.

— Девчонку-то, — через силу напрягая голос, сказал Иннокентий Васильевич, — племянницу мою покорнейше прошу оставить в покое. Слышите?..

Взявшись за рукоятки руля, Юра обернулся:

— Да, слышу! Не беспокойтесь, навязываться вам в родню я не собираюсь. Надоело мне все это, хватит! Во, по самую завязку!..

Юра раздраженно чиркнул пальцем по горлу.

Иннокентий Васильевич сидел недвижно, опершись обеими руками на палку. Кажется, он не слышал последних слов Юры. Медленно он сунул руку в карман, нащупал жестяную баночку и положил под язык холодящую лепешку.

Мотоцикл сдвинулся и с яростным треском, словно отстреливаясь, скрылся за дальним поворотом шоссе.

Весь этот день Иннокентий Васильевич пролежал, отвернувшись к стене. Даже хозяйка встревожилась и несколько раз спрашивала за дверью, не надо ли чего.

Вернувшись с работы, Илья постучал к нему:

— Что с вами?

— Слегка прихватило меня…

— Не вызвать ли врача?

Он вглядывался в сумрачное лицо Иннокентия Васильевича; в разметанных на подушке сединах оно казалось бледным и заострившимся. Но шевельнулась вытянутая на одеяле рука и показала на стул:

— Садись, Илья. Что врач! Я не хуже врачей знаю свои болезни… Не в том дело…

Иннокентий Васильевич помолчал, как бы собирая мысли. Выжидательно молчал и Илья.

— Да, зря я затеял эту историю, — помолчав, с виноватым видом сказал Илья, — и вас втянул зря, забыл, что вам нельзя волноваться. Донкихотская, черт побери, вышла история!

Иннокентий Васильевич откинул одеяло. Наклонился, нащупывая ногами туфли под кроватью, и заглянул снизу в глаза Ильи:

— Донкихотская, ты считаешь?

— Никому это не поможет и ничего не изменит. Настроили мы против себя всю дачную колонию. Все шипят, надулись. И, конечно, презирают меня, считают завистником. Вчера встретил артистов, даже руки не подали. «Да», «нет» — вот и весь разговор. А сегодня прикатил к нам на стройку Юрий, вызвал меня из конторы, поименовал «гражданином», вполне официально. Предложил, пока не поздно, отказаться в письменной форме от своих слов. Иначе в комитет комсомола нашего института будет послано коллективное письмо, разоблачающее меня как клеветника и интригана. Я сказал, что ни в чем каяться не собираюсь. «Хорошо», — говорит. С тем и уехал. Но вид был весьма многозначительный.

— И правильно сделал! — одобрил Илью Иннокентий Васильевич. — Тебе каяться не в чем. И, значит, держи хвост трубой!.. Насчет письма ничего у них не получится. Не беспокойся, ты тоже не один, я от тебя не отступлюсь. Светку не встречал?

— Видел в окошке. Улыбнулась так жалко и спряталась за занавеской.

Иннокентий Васильевич стал одеваться.

— Да, жалко девку! Уверовала она в своего спасителя, в чудо поверила — слышать ничего не хочет. Говорит: «Он меня любит…» — «Откуда знаешь?» — спрашиваю. «Он сказал…» — «Ну хорошо, а ты его?» Подумала: «Мне он тоже нравится…» Конечно, в этих делах быть инструктором я не берусь, но одного «нравится» мне кажется маловато. Как ты считаешь?..

Илья неопределенно хмыкнул. Иннокентий Васильевич долго путался, завязывая петлю галстука перед стоявшим на комоде зеркалом. В зеркале ему был виден Илья: он понуро сидел в кресле, прикрыв глаза ладонью.

— Возраст, видно, такой подоспел, бывает, теряют голову. Помню, родитель мой говаривал: «Не страшно девке, когда змей шипит, страшно девке, когда кровь кипит». Что же, в таком случае и нам не грех вступиться в дело. Лариска во всем виновата — вырастила дуреху… «Не торопись, — сказал я племяннице, — с отцом посоветуйся, дай и себе времечко подумать…» И с женишком у меня был деловой разговор: «Пускай нет у нас юридических доказательств, а совесть-то у тебя есть ли?» — спрашиваю. Не любят нигилистические черти этого слова, воротит их от него. Так и взвился жених-то! А хорошее слово, народное, верное слово. Ну, что так невесело глядишь? — толкнул под бок Илью Иннокентий Васильевич. — Давай-ка пойдем, прогуляемся. Надоело сидеть тут, надо раздышаться. А насчет донкихотства ты это зря, дело еще не кончено. Еще неизвестно, что скажет последняя инстанция.