Габиден Мустафин - Избранное. Романы

Здесь его встретила Шекер, сообщила:

— Теленка я взвесила. На три килограмма больше потянул, чем прошлогодний бычок от Рыжухи.

— Значит, и молока в этом году Рыжуха даст больше.

Они ввели Рыжуху в отделение для стельных коров. Пол здесь дощатый, ровный, много света, вентилятор гонит поток свежего воздуха, на стене висит градусник.

Шекер напоила корову, засыпала корм, потом сказала:

— Ты знаешь, приехали Жанабыл и Ермек. Надо бы их принять как положено.

— Где они сейчас?

— Осматривают ферму.

— Пожалуй, и Сергей Петрович заглянет к нам. А куда запропала Ардакжан?

— Повела гулять Болата. Боюсь, не напекло бы ему голову. Иди же скорее, похлопочи.

Но Жайлаубай поглаживал бороду и не торопился уходить. Все здесь радовало его глаз. Помещение высокое, светлое, стены внутри побелены. Вдоль стен устроены желоба для стока жидкости. У каждой коровы отдельное помещение. В стойлах кормушки и поилки. Двое рабочих подвешивали к потолку электрические провода. Скоро в стойлах зажгутся лампочки.

— Да, — проговорил Жайлаубай, — Марияш никак не назовешь плохой хозяйкой.

Жайлаубай некоторое время следил за работой доярок, потом направился в соседнюю ложбину, где паслось стадо телят. Здесь он встретил Маусымбая.

Это был уже не тот Маусымбай, которого в памятную для Караганды тяжелую весну Бокай нашел около столовой чуть не умирающим с голоду. Седая борода Маусымбая стала длинной, густой, щеки порозовели. Он был теперь таким же важным и осанистым, каким встретил его Мейрам по пути в Караганду.

С того давнего утра, когда Щербаков направил Маусымбая, его дочь и зятя на ферму, чтобы они отдохнули и подкормились, все трое остались здесь на постоянную работу. Старик, способный ко всякому ремеслу, занялся ремонтом помещений, но его больше тянуло к уходу за скотом.

Сейчас Маусымбай врачевал теленка: складным ножом соскабливал у него с языка наросты. Операция была болезненная, теленок бился, его держали зять и дочь Маусымбая.

— Что ты делаешь? — упрекнул Жайлаубай. — Ведь ветеринар уже осматривал животное, дал лекарство.

Но старик молча продолжал операцию. Закончив ее, он аккуратно вытер нож, положил его в карман и только после всего этого ответил:

— Что понимает твой ветеринар? Он даже не знает, откуда берется у телят болезнь «кылау». Вот этот бычок полежал на мокром месте, застудился, и у него появились на языке пупырышки. Бедняжка ничего не может взять в рот. Дожидайся, когда подействует лекарство врача. Мое средство вернее. Завтра болезнь как рукой снимет.

— Если от твоей операции будет толк, лечи, пожалуйста. Но вдруг теленку станет хуже? Тебе отвечать придется.

— Ну, за лечение-то во всяком случае ты мне заплатишь?

— Какая там плата! Еще с тебя причитается.

— Да-а, — протянул Маусымбай, — начальство не просчиталось, поставив сюда такого скрягу, как ты. Копеечку зря не истратишь.

Они всегда подтрунивали друг над другом. Шутки их иногда кололи весьма чувствительно. Но сейчас Жайлаубай был слишком озабочен, чтобы изощряться в остроумии.

— Слушай, — миролюбиво сказал он, — ко мне гости приехали. Нужно овцу зарезать не угощение. А я не держу овец. Может, ты дашь мне одну из своего стада?..

— Если тебе нечем угощать, пусть гости идут ко мне. Я приму Ардак не хуже, чем ты.

— Не в ней дело, Ардак — свой человек, родственница. Приехали Ермек и Жанабыл.

— Тогда купи овцу. У тебя денег куры не клюют.

— Фу, какой несговорчивый! Я ведь не даром прошу. Сколько тебе за нее?

— За каждую ногу по тысяче рублей.

— Брось шутить, говори толком.

— Ни копейки не уступлю. Уж если сейчас не прижать тебя, то когда же?

— Скряга! — с сердцем сказал Жайлаубай и пошел к лошади: надо было ехать искать овцу у более сговорчивого хозяина.

— От тебя научился, — ответил Маусымбай.

Дождавшись, когда Жайлаубай отъехал на порядочное расстояние, он крикнул:

— Понял теперь, как вредно скупиться?

— Понял! — отозвался Жайлаубай, не оборачиваясь.

— Ладно, забирай овцу. Потом сочтемся.

Как раз в эту минуту послышался гудок. Из машины, истомленные жарой, вышли Ермек и Жанабыл. Едва успели поздороваться, как подъехали Щербаков и Марияш.

Сергей Петрович с места начал поддразнивать Ермека:

— Ты зачем сюда пожаловал? Здесь не подсобное хозяйство первой шахты, здесь ферма комбината. Тебе тут нечего делать!

— Приехал взглянуть на чужое хозяйство.

— Говорят, ты частенько наезжаешь сюда?

Ермек смущенно замолчал, даже покраснел.

Жанабыл ответил в тон Щербакову:

— Кажется, ваши намерения, Сергей Петрович, тоже не очень ясные?

— Что ж я делаю плохого?

— А как же? Забрали в машину Марияш и ездите с ней повсюду. Каково Ермеку стерпеть!

Шутка была слишком прозрачна. Дело в том, что два года назад Ермек овдовел. В последнее время он и в самом деле зачастил на ферму, придумывая для этого разные предлоги. Ненаходчивый и нерешительный с женщинами, он не находил случая признаться красивой и независимой Марияш в своих чувствах. Она, кажется, догадывалась, что влекло Ермека на ферму, не отталкивала его, но и не подавала особых надежд. Марияш было приятно, когда в ее присутствии серьезный и всеми уважаемый мужчина смущался и краснел, как юноша. В такие минуты глаза Марияш, серые и большие, светились улыбкой.

Возможно, шутки по адресу Ермека продолжались бы, но в это время подъехали на газике Чайков и Мейрам. Еще со вчерашнего дня они колесили по степи; геолог показывал Мейраму новые месторождения. На обратном пути Чайков и Мейрам завернули на ферму отдохнуть.

Быстрый, проворный Чайков первым выскочил из машины, громко заговорил, сопровождая свои слова оживленной жестикуляцией.

— Превосходно съездили! Замечательно! О, да тут полно гостей! Здравствуйте!.. Здравствуйте, Жайлаубай! Я частенько слышал, что вы человек зажиточный и гостеприимный. Посмотрим, посмотрим…

— Уж не знаю, насколько я гостеприимен, — усмехнулся Жайлаубай. — А вот вас отпущу только через неделю. Эй, жена, овцы мало, скажи, чтоб зарезали кобылицу!

— Сдаюсь, сдаюсь! — поднял руки Чайков.

Семья у Жайлаубая — два человека, и жилье он занимал небольшое. Он отвел своих гостей в одно из новых, только что отделанных помещений фермы, куда еще ни разу не загонялся скот. Разостлал на полу кошмы, поверх них накинул одеяла, положил подушки.

Чайков еще ни разу не был на ферме. Все здесь восхищало его.

— Прохладно, светло, чисто! Потолки высокие. Смотрите — и градусник, и вентиляция, и электричество! Молодец, Марияш, молодец! Настоящая хозяйка!

Потом он устремился к Щербакову, с каждым словом наступая на него, а Щербаков отступал, пока оба не оказались в самом углу помещения.