Александр Шевченко - Всюду жизнь

Все предметы и их расположение говорили, что в комнате живет молодая, беспечная и праздная женщина, любящая искусство и имеющая хороший художественный вкус. Вещи сами по себе были обыкновенные, стандартные, тысячами продающиеся в магазинах, но оттого, что они соприкасались с Катей, они будто впитали в себя частицу ее души и теперь излучали невидимое, но реально ощущаемое Федором обаяние, которое, будто озон после грозы, возбуждало его.

Катя на жостовском расписном подносе принесла ужин и остановилась у двери, улыбаясь:

— Как я тебе нравлюсь в роли домашней хозяйки?

Голова ее кокетливо покрыта цветным платком, на Кате пестрый фартук, очень идущий к ней и делающий ее простой, домашней и милой, — и Федор залюбовался ею.

— Тебе идут все наряды. Но в этой роли ты мне нравишься больше, чем в любой другой!

— А! Как все мужчины, ты хочешь видеть женщину рабой кухни и стиральной машины!

Ловкими, свободными движениями открытых до плеч рук Катя расставляет тарелки на столе, потом, весело болтая, они садятся ужинать. Федор с восхищением смотрит, как она ест, каждый ее жест кажется красивым, необыкновенным, полным непринужденного изящества.

И надо же было в тот вечер оконфузиться!..

Катя спросила, налить ли чаю, и он, увлеченный своими мыслями, ответил: «ну», что у сибиряков означает «да». Вообще-то, он давно избавился от сибирского произношения, но изредка, в минуты волнения, у него вырывались сибирские словечки, Катя однажды уже отчитала его за нуканье, и теперь снова напустилась:

— Федечка, когда же ты перестанешь произносить свои «ну», «однако», «чего» и прочее? Ты же не в тайге! Ведь это говорит о некультурности человека!

Но Федор не обижается: он сознает, что в сравнении с Катей он и неотесан, и груб, и резок; она хочет сбить с него острые углы, пошлифовать, чтобы не краснеть за его манеры, а это уже о многом говорит! Впрочем, все женщины считают, что именно они лепят характеры мужчин, — заблуждение, происходящее, очевидно, от врожденных материнских инстинктов женщины — воспитательницы детей.

И чай, который Катя подала в расписанных золотом, вычурной формы чашках, показался необыкновенно ароматным и вкусным.

Федор подумал, каким бы счастливым был, став мужем Кати.

Утром из таких вот красивых чашек они будут пить кофе, просматривая свежие газеты. Потом он поможет Кате одеться, и они вместе пойдут на работу. Он будет нести ее сумку или портфель. Он не позволит ей ничем себя утруждать, будет выполнять все ее желания, даже прихоти, оградит от всяких забот: она ведь не привычна к будничному труду. Возвращаться с работы тоже будут вместе. Но не сразу пойдут домой, а побродят по улицам, посмотрят новый фильм или зайдут поболтать к приятелям. Раза два в месяц будут ходить на спектакли или концерты: в Сибирске строится великолепный киноконцертный зал на тысячу зрителей. Зимой возьмут абонементы на каток, который намечают оборудовать на Студеной. А в выходные на лыжи — и в тайгу! Будут возвращаться усталые, но удовлетворенные, надышавшиеся таежным воздухом. В прихожей он поцелует разрумянившееся, пахнущее морозом лицо Кати. Вечера посвятят чтению журналов и художественной литературы. Будут смотреть интересные телепередачи или просто ничего не делать, только глядеть друг на друга и говорить — ему казалось, что это никогда им не надоест. Иногда будут приглашать к себе друзей. Бутылка хорошего вина, легкая закуска, кофе, беседы об искусстве. Или же пойдут с друзьями в ресторан, чтобы послушать музыку и потанцевать.

Федор решил, что сейчас подходящий момент, и снова заговорил с Катей о том, что они должны пожениться.

— Я не знаю, что тебе ответить. Я еще не решила, — как всегда уклончиво ответила она.

— Да это и не решают умом, не взвешивают все плюсы и минусы, как на весах в магазине! — загорячился Федор. — Это просто чувствуют всем своим существом! Если любишь — значит, да, и какие бы то ни было другие соображения не имеют никакого значения! Не любишь — говоришь нет, и все абсолютно ясно!

— Какой ты ужасно наивный, Федя! Ну просто ребенок! — насмешливо качнула головой Катя. — А ты подумал, где и как мы будем жить?

— Как где? В Сибирске, конечно! Мы получим прекрасную квартиру с громадными окнами на Студеную. Представь: с нашего балкона ты можешь потрогать укрытые снегом сосны…

— Выходит, ты за меня решил; оказывается, я должна ехать в тайгу… Для тебя это естественно и понятно, потому что ты родился и вырос в глуши, там твоя мать, братья и сестры, друзья детства…

— Пойми, Катюша, я еду туда не ради себя, не для того, чтобы жить рядом с родственниками, а чтобы строить гидростанцию, которая нужна многим тысячам незнакомых и неизвестных мне людей…

— Да, я понимаю, это цель твоей жизни. И ради нее я должна пожертвовать собой, отказаться от самой себя, от Москвы, от всего дорогого, привычного, от семьи, от привязанностей. Ты даже не спросил, чего же хочу я. Это же самый настоящий эгоизм, Федя!

— Прости меня, но ты никогда не говорила, к чему стремишься, — растерялся Федор.

— Зачем выдумывать себе какую-то цель в жизни? Надо просто жить, жить, как живут все. Ты, видно, не понимаешь меня. Я не такая, какой ты меня выдумал: идеалистка, готовая самоотверженно трудиться в тайге и идти за тобой хоть на край света…

Все это Федор с горечью понимал, но вопреки этому чувствовал, что только Катю, какая она есть, со всеми недостатками, он любит и не сможет отказаться от нее.

— Да, конечно, ты имеешь право жить, как хочешь… Если ты иначе не можешь, хорошо, я согласен остаться в Москве… Для меня это огромная жертва: я должен отречься от своей мечты, от того, что составляет смысл моей жизни… Но ради тебя я согласен на все… на все!

— Вот теперь я вижу, что ты любишь меня по-настоящему! — радостно воскликнула Катя, положила руки на плечи Федора и поцеловала его. Она не обратила внимания, как трудно произносил он последние свои слова, какое горькое, безнадежное выражение было на его лице.

— Значит, теперь нам ничто не мешает быть вместе, да? — неуверенно спросил Федор.

Катя со смехом вцепилась руками в его волосы и стала раскачивать голову:

— Какая наивная, глупая у тебя башка! Где же мы будем жить с тобой в Москве?

— Разве нам нельзя первое время пожить в твоей комнате? — робко поднял Федор глаза на Катю.

— Ты с ума сошел! — расхохоталась Катя. — Шесть человек в трехкомнатной квартире! Мы все здесь невероятно устали друг от друга, терпеть не можем один другого! Пойми, нудные разговоры и поучения родителей и бабки, насмешки моих братьев, все эти страшные мелочи будней убьют нашу любовь. Да ты и сам очень скоро убедишься, что не сможешь здесь жить. Я жду с нетерпением того дня, когда уеду из этого бедлама!