Александр Шевченко - Всюду жизнь

С почты поехал в агентство Аэрофлота на площади Дзержинского и по телеграмме вне очереди купил билет на самолет, вылетающий из Домодедова в пятнадцать часов.

Из агентства позвонил домой преподавателю по организации строительства. Тот долго не мог понять, чего хочет от него Федор, а поняв, отказался, потому что экзамен принимает не он один, а и заведующий кафедрой.

— Если вы согласитесь, то с завкафедрой я договорюсь сам. Дайте мне его телефон, я сейчас же ему позвоню, — сказал Федор.

Преподаватель долго мялся, искал телефон и в конце концов сказал, чтобы Федор приходил в институт к одиннадцати утра, к этому времени заведующий должен быть на кафедре.

Вернулся он в общежитие в половине десятого. Показал телеграмму Тимке и Вадиму. Собрал конспекты и учебники, расположился в читальне и стал яростно листать их. Он еще не начинал готовиться к экзамену, и надо было за одну ночь проштудировать весь предмет. Правда, Федору помогло то, что организацию производства он познал на практике, работая на строительствах гидростанций.

В пять часов утра, отупевший от зубрежки, он завел будильник на восемь, потихоньку вошел в комнату и улегся на кровать.

В десять часов он был в институте, к двенадцати сдал экзамен, получил стипендию и вместе с Тимошкой, который привез его чемодан в институт, поехал в аэропорт.

Только когда самолет поднялся в воздух и взял курс на восток, Устьянцев отдышался после напряжения и суматохи последних суток.

Грандиозными, ослепительно белыми горами громоздились в бескрайнем чистейшем голубом пространстве неподвижные кучевые облака. В огромных разрывах между ними открывалась земля. Крылатая тень самолета стремительно неслась по мохнатой шубе лесов, по зеленым и желтым прямоугольникам посевов, пересекала тоненькие ниточки шоссе и железных дорог.

Но не привлекает внимания Федора проплывающая внизу, освещенная солнцем прекрасная, спокойная и мирная земля. Мысли его, опережая самолет, умчались далеко вперед, в Сибирь, где лежит раненый отчим его Григорий Шалагинов. Теперь у Федора есть время, чтобы обдумать все происшедшее.

Сколько тяжелого, жестокого, мучительного и постыдного пережил он в детстве по вине отчима! Как ненавидел его тогда Федор! Но сейчас он не чувствовал к нему ни злобы, ни вражды. Была только жалость, сострадание к попавшему в беду человеку. А ведь из-за него, Григория, Федор даже мать свою возненавидел — родную мать! — убежал из дому и мог погибнуть в тайге!

Это было самое страшное, самое трагическое событие в его жизни.

…В тот день Григорий долго не возвращался с работы. Бывало это нередко, в доме привыкли к тому, что он приходил поздно, выпивший: то глупо ухмыляющийся, болтая разную несуразицу, то хмурый, злой, без всякой причины набрасываясь на мать, на детей.

Мать, сердито гремя чугунками и кастрюлями, ворчала:

— Опять где-то шлёндает, лешева скотина!

Уснувшего Федю ненадолго пробудил какой-то шум. В полумраке северной ночи он различил темные фигуры отчима и матери, стоявших на коленях около открытого люка в подпол. Отчим сердитым шепотом на чем-то настаивал, а мать, жалобно всхлипывая, возражала ему. Федя уловил тихое позвякивание стекла.

Утром мальчик проснулся, когда взрослые уже ушли на работу. Сразу же бросился к подполу: на крышке люка висел замок, хотя раньше подпол никогда не запирали. Там хранили зимой картошку да квашеную капусту. И ночная возня, и спор отчима с матерью, и замок — все это показалось Феде странным, подозрительным.

Возвращаясь из школы, увидел возле магазина возбужденных, громко переговаривающихся людей. Подошел, прислушался. Оказывается, ночью обворовали магазин, взяли много спирта и консервов, которые накануне вечером доставил баркас.

— Чудеса в решете! Замки и бломбы целы, а спирту нет!

— Может, сама Тонюха-продавщица его и припрятала, а валит на экспедитора!

— Тот клянется и божится: режьте меня, на кресте распинайте, а я весь товар по накладной выгрузил сполна!

Высокий, костлявый, с редкой зеленовато-седой бородой старик Чекрыжов, согнув ноги, хлопнул ладонями по острым коленям:

— С баркаса товар, может, и выгрузили, а довезли ли его до магазина — вот тут и вопрос!

— А кто перевозил товар? — выкрикнул кто-то.

— Известные шоша да ероша: Мартемьян Дико́й, Назарка-гармонист с Гришкой Шалаем! — обвел собравшихся прищуренными, сверлящими глазами Чекрыжов.

Федю будто ледяной водой окатили: значит, отчим возил продукты! Вот какое стекло ночью звенело: бутылки со спиртом! Вихрем закружились мысли: неужели ко всему отчим еще и вор? Да, он пьет, скандалит, но человек он честный, когда трезвый — и заботливый, и добрый… Не мог он пойти на воровство. Вот Мартемьян с Назаркой — могут, в этом Федя не сомневался… В лихорадочном нетерпении дожидался Федя возвращения матери. Пришла она без отца, мрачнее черной тучи.

— Что вы прятали ночью в подполе? — подбежал к ней Федя.

Лицо матери переменилось, она будто глотнула комок упругого воздуха и задохнулась. Федя видел, что вопрос застал ее врасплох, мать не знает, что ответить, и лишь после долгого молчания, проглотив застрявший в горле ком воздуха, деланно спокойно, хотя голос ее дрожал и срывался от волнения, проговорила:

— Тебе приснилось, сыночек! Мы спали!

— А замок зачем повесили?

— Замок… Замок… он давно висит…

По ее растерянному лицу, испуганному взгляду он видел, что против своей воли, мучаясь этим, мать говорила неправду! Горячая краска стыда обожгла лицо Феди, будто не мать, а он говорил неправду. Тогда он бросил ей в лицо:

— Магазин обворовали!

— Это дело нас не касается. Милиция пусть ищет вора, — заторопилась уже справившаяся с волнением мать. Она наклонилась к сыну и проговорила горячим шепотом: — А ты ничего ни видом не видал, ни слыхом не слыхал! — И, больно сжав его руку и в упор глядя ему в глаза, добавила многозначительно: — Понял?

Федя вышел из дому будто оглушенный, бесцельно закружил по двору. Было ясно, что в подполе спрятано краденое. Заявить об этом — засудят отчима. А утаишь — пострадают невиновные — экспедитор или тетя Тоня. Она добрая. Когда приходишь в магазин, всегда даст в придачу к купленному конфету, пряник или баранку. А сын ее Илька — первейший друг Феди. Так что никак нельзя промолчать. Значит, пусть отвечает отчим? И жаль его Феде, и боится он его — насмерть забить может.

Вернулся отчим поздно, в сутемень и, не зажигая света и не ужиная, сразу же улегся спать.

Всю ночь продолжался безостановочный бег мыслей по заколдованному кругу, который никак не разорвать было детскому уму Феди. Утром, вместо того чтобы идти в школу, он побежал к магазину. Около закрытой двери слонялось несколько мужчин. Из их разговора Федя узнал, что продавщицу повезут в район — подозревают, что она сама припрятала товар.