Александр Шевченко - Всюду жизнь

Алексей, второй брат, двадцатидвухлетний верзила, ленивый, беспечный, слабовольный, из-под нависшей на лоб светлой лохматой шапки волос — рассеянный, блуждающий взгляд человека, который скучает и не знает, чем занять себя в жизни.

Таня — восьмиклассница — похожа на мать. Прекрасные светлые волосы волнами падают на плечи. Чистые, родниковые глаза ее пытливо и восторженно распахнуты навстречу открывающемуся ей волнующему, полному таинств миру. Очень впечатлительная, легко ранимая, голос ее возбужденно дрожит, кажется, она вот-вот расплачется, но это у нее постоянно, от девической взволнованности. Она никогда не жалуется, не спорит, в доме первая помощница матери.

И последний, одиннадцатилетний Николка, Колюнчик, как зовут его в семье, черноволосый, смуглый как жук. Этому позднему и единственному сыну Григорий отдал все свое нерастраченное отцовское чувство. Слепой любовью Григорий испортил мальчишку, сделал его капризным эгоистом: все были у него на побегушках, любая прихоть Колюнчика исполнялась немедленно, самое вкусное полагалось только ему.

Вот сидят они перед ним, его единоутробные сестры и братья, наивные и простодушные дети таежного Улянтаха…

Ты, Федор, самый старший из них, первый в Улянтахе инженер, в долгу, в неоплатном долгу перед своими братьями и сестрами. Ты должен помочь им определить свое место в жизни, пробудить стремление к знаниям, любовь к искусству, чтобы раскрылись и засияли все грани их личностей. Таня очень способная, самозабвенно увлечена литературой, она непременно должна учиться дальше и получить высшее образование.

Твоим братьям и сестрам уже легче будет, чем было тебе. У них есть ты, Федор, который может предостеречь их от ошибок, наставить на верный путь. Они будут жить в новом, прекрасном городе — с телевидением, Дворцом культуры, где смогут смотреть спектакли лучших театров страны, слушать выдающихся артистов и музыкантов. Работать они будут на крупных современных предприятиях…

Да, ты, Федор, в ответе за все четыре родные жизни. Нет, не за четыре, ты забыл о матери и об отчиме, о бабушке Евдокее и деде Даниле, забыл о своем друге Илье и его матери Тоне, об учителях своих Полине Филипповне и Иване Гавриловиче Хоробрых и его жене…

Федор чувствовал в себе неосуществленные стремления и мечты отца, веселого жизнелюба, и самоотреченную любовь матери своей к детям, неукротимую ярость в работе лесоруба и плотовщика в третьем колене деда Данилы, тоску потерявшей двух сыновей бабушки Евдокеи, упорство и неуемную волю к жизни крутых и немногословных земляков своих из Улянтаха.

Он считал себя обязанным довершить дело своих далеких предков, сибирских казаков, что долго и упорно шли на восток в поисках сказочной, счастливой земли, но так и не нашли ее, и осели здесь, в таежной глухомани, и, чтобы не помереть со своими детьми и женами с голоду, стали с ожесточенным упорством корчевать тайгу, поднимать каменистую, глубоко промерзшую сибирскую землю, проклиная и ее, и забывшего их бога.

Не слишком ли ты самонадеян, Федор, не слишком ли тяжелую ношу берешь на свои плечи?

Да, ноша эта велика, но не один он ее несет, а многие тысячи приехавших строить Сибирскую станцию, и работа эта не на день, не на два, а на годы, на всю твою жизнь…

Федор остановил Алексея на высоком крутом мысу, откуда во все стороны открывалась перспектива строительства. Сжатая с обеих сторон береговыми участками плотины, исполосованная вздыбленными космами белой пены, река с яростным ревом мчалась в узком проране. На плотине маленькими юркими жуками сновали самосвалы, рядом с ними суетились совсем игрушечные фигурки людей: продолжалась укладка каменного ядра плотины в русловой части. Ниже плотины у берега стояла плавучая электростанция «Северное сияние», питавшая стройку.

Гремели взрывы в окрестных карьерах, скрежетали, вгрызаясь в породу, отполированные работой до зеркального блеска зубастые гребенки экскаваторных ковшей, пулеметными очередями стучали пневматические отбойные молотки, взламывая скалу, надсадно ревели дизели сорокатонных БелАЗов, с грохотом сваливавших камень из стальных кузовов в проран.

Стараясь перекричать оглушающий шум стройки, Федор с гордостью сказал:

— Смотри, Алеша, вот где ты будешь работать!

…Как пловец с разбегу бросается в море, Федор с первого дня окунулся в водоворот стройки. С рассвета до темна или же всю ночь он был на плотине, где работал начальником смены; плотину возводили круглосуточно.

На ветру и жарком солнце задубела его кожа, добела выгорели волосы и брови. Стал хриплым его голос; надо было кричать, чтобы рабочие слышали его команды в реве машин. От усталости, недосыпания и постоянного нервного напряжения глаза светились жестким лихорадочным блеском.

Но Федор любил эту забирающую все силы работу. Он любил шумную, разношерстную ватагу своей смены. На плотине снова встретил Федор старых друзей из первого десанта и очень обрадовался им. Люди, с которыми ты вместе работал, переживал трудности, спал у одного костра, вместе добивался успехов, навсегда становятся тебе дорогими и близкими, как родные братья. В смене Федора возглавлял бригаду старейший гидростроитель Иван Бутома, с ним работали его сын и двое внуков. Степан Шешуков стал водителем самосвала. Женился. У него родился сын, но Степан остался таким же энергичным вожаком комсомольцев на плотине. Нелегкое это дело — командовать сотней людей! Каждого надо обеспечить жильем, многие приехали с семьями, приходилось ожесточенно спорить с начальством и добиваться места в детском саду, который не мог вместить всех детей. Федор отвечал и за то, чтобы рабочие вовремя и хорошо были накормлены, должен был заботиться о машинах для перевозки людей на работу и с работы, согласовывать с проектировщиками все отклонения от чертежей, создать смене фронт работы, и чтобы все механизмы действовали бесперебойно, и заработки были высокие. Десятки, сотни проблем ежедневно, ежечасно возникали перед ним, и он с упоением бойца набрасывался на них, чтобы смести их с дороги. Ему доставляло огромное наслаждение вести свою смену, вооруженную мощной, ревущей техникой, на штурм не тронутых от сотворения мира горных пород, на укрощение могучей реки. Он часто садился за рычаги экскаватора или баранку самосвала, чтобы всеми мускулами своего сильного тела ощутить радостную дрожь преодоления сопротивления огромных каменных глыб, — это пробуждало в нем победное, вдохновляющее чувство покорителя косной, инертной природы, и он орал, хохотал и пел, переполненный ликованием.

— Лети, падай вниз, бесформенный, ленивый обломок диабаза, ложись в плотину, работай на пользу людям!.. Все! Плюхнулся!.. Да здравствует солнце, да скроется тьма!..