Александр Шевченко - Всюду жизнь

— Ты не думай ни о чем. Главное — поправляйся. Я скоро кончаю учиться, буду больше помогать. Так что не пропадем, батяня! А там начнет нам смена подрастать: Танюшка и Николка! — улыбаясь, Федор потряс руку Григория, и тот, растрогавшись и стесняясь отереть не ко времени помокревшие глаза, сурово задвигал бровями:

— Ты, Федюша, с Лексеем сурьезно поговори. Разбаловался он, ни мать, ни меня не признает…

Федор стал выкладывать из портфеля на тумбочку привезенные из Москвы гостинцы, и в пропитанной лекарствами палате разнеслись свежие запахи лимонов, апельсинов, копченой колбасы, острого сыра.

— И для чего ты потратился? Куда это мне? Ты все свези домой, ребят угости, — стал отказываться Григорий. — Меня тут мать обихаживает, что надо приносит. Она приютилась покаместь у бабки Феклы, которая санитаркой здесь.

— Так я пойду к матери, — поднялся Федор. — К тебе буду захаживать, не скучай.

Увидев сына, Надежда Устьянцева упала ему на грудь, Федор почувствовал, как под его руками спина ее задергалась от рыданий.

— Ну будет, будет, мам… Я был у отца. Все обойдется…

Они сели за стол, мать рассказала, как все было.

И она, которая больше всех страдала и мучилась с ним, стала же и оправдывать его!

— Человек он добрый, смирный. Вино его губит. Как выпьет — себя забывает. А проспится — опять хороший, ласковый. Все, что порушил, начинает складывать, склеивать. Теперь-то я возьму его в руки, лишнего не дам!

В какой уже раз мать преподала Федору урок бескорыстной, самоотреченной любви к человеку, который конечно же, беспристрастно рассуждая, не заслуживал такой любви.

— Давай подумаем, мам, как жить теперь будем. Денег у тебя небось нет?

Мать засуетилась, открыла кошелек, убрала его.

— На проводы отца поизрасходовалась… Я заняла красненьку… Да ты не беспокойся, я первого зарплату получаю…

И спрашивать нечего, подумал Федор. Он посмотрел на мать. Федор всегда преклонялся перед нею: какие бы трудности, лишения и невзгоды она ни переживала, никогда не унывала, не падала духом и не отчаивалась, а всю жизнь неутомимо, яростно и смело боролась с ними; не жалея себя, она все силы, всю себя отдавала и жертвовала собой, чтобы сохранить и вырастить детей своих…

Какое великое, героическое многотерпенье, какая поистине космическая воля к жизни!

Мать переменилась за последние годы. Ей сорок восемь, а выглядит старухой. Как же ты можешь оставить в таком положении мать и уехать в Крым, чтобы развлекаться там с праздной девушкой!

— Вот тебе семьдесят рублей. Лето буду здесь на стройке работать. Год мне осталось учиться. Потом всем нам легче будет.

— И не выдумывай! Без твоих денег проживем! — отказывалась мать, но Федор молча взял из ее рук кошелек, вложил в него деньги и вернул матери, которая продолжала: — Люба — плохо ли хорошо — с мужем живет. Ты бы Алексея к себе пристроил работать. Вымахал до потолка, а ума все нет. Связался на лесоучастке с дружками-шалопутами.

Договорились, что завтра-послезавтра Федор поедет в Улянтах, оттуда заберет с собой на стройку Алексея. По выходным будет приезжать к отцу.

А теперь им надо поужинать. Он привез кое-что из Москвы. Больше всего мать обрадовалась чаю и лимонам. Она очень любила чай с лимоном.

Взволнованная и осчастливленная приездом сына, Надежда улыбнулась, улыбнулась свободно и раскованно, и повлажневшие глаза ее заблестели молодо и просветленно.

Федор сошел с баркаса в Улянтахе один. Он постоял на причале, пока снова не затарахтел мотор, и баркас, прочертив по красной от закатного солнца воде плавную сверкающую дугу, вырвался на середину реки и помчался вверх по течению. Стрекот мотора затихал вдали. Волна от баркаса докатилась до берега и закачала две лодки, привязанные к мосткам.

По отлогому каменистому берегу мимо опрокинутых вверх просмоленными днищами рассохшихся лодок, похожих на черных уснувших коров, и закопченных бань Федор медленно пошел в поселок.

Вот и первые сосны. Тесной семьей стоят они на берегу, сколько Федор помнит себя, и, кажется, не изменились за все годы его жизни. Да и что значит время жизни человеческой для этих могучих гигантов? Они первыми встречают приезжающих в Улянтах и последними провожают тех, кто покидает его.

Он остановился подле сосен. Мерно и плавно помахивая ветвями, тихо и невнятно, будто в забытьи, шумели вершины.

И снова всплыли в памяти строки:

Поразительное, самое гениальное стихотворение Пушкина! У Федора мурашки побежали по коже оттого, что он соприкоснулся с вечным и бессмертным.

На пологом взгорке кучка приземистых темных изб прижалась к встающей позади огромной молчаливой стене тайги.

Кажется, здесь ничего не переменилось с времен детства Федора, жизнь идет так же неспешно, лениво.

На лавке у ворот дымят табаком старики, наблюдая, как четверо лесорубов яростно стучат костяшками домино. Среди них Илья, друг его ребячьих лет. Дальше группа женщин, усевшись вокруг стола в палисаднике, играет в лото. Грудастая краснощекая Глафира Безденежных достает из мешочка бочонки и весело выкликает:

— Чертова дюжина! Кочережки! Двадцать семь! Дедушка!

Федор всех помнит, приветствует, но многие не узнают его и удивленно провожают взглядом чужого городского франта.

От вечернего солнца старые оконные стекла родной избы играют желто-фиолетовыми радужными разводами, как расплывшийся в луже керосин. Руки его дрожали, когда он открывал перекосившуюся, пропахавшую в земле глубокую борозду калитку. Его никто не встретил. Собачья будка была пустая, Шайтан давно подох от старости. В сенях стоял знакомый запах дегтя и конского пота от сбруи, когда-то хранившейся здесь.

Сестры и братья за столом ужинали.

Какой же поднялся радостный гвалт, когда он вошел! Все повскакивали с мест, восхищенно разглядывали его самого, его костюм, рубашку, штиблеты, портфель, наперебой расспрашивали и рассказывали, хотели, чтобы он немедленно разрешил все их споры и затруднения; в их представлении он был чем-то вроде спустившегося с неба инопланетного существа, обладающего чудодейственной силой и могущего все совершить.

Наконец Люба утихомирила всех и усадила за стол.

Вот все они и собрались, дети одной матери и двух отцов.

Старшая сестра Люба. Ей двадцать пять лет. Она рано вышла замуж за моториста в Усть-Ковду. Муж попался смирный, работящий, и Федор замечает, что сестра переменилась: стала спокойнее, увереннее. Да жаль, что такая умница окончила только восьмилетку, не имеет никакой специальности и мир ее интересов ограничен домашним хозяйством и детьми.