Александр Шевченко - Всюду жизнь

Не дождавшись ответа, Федор вешает трубку и, вспотевший от волнения, ничего не видя перед собой, идет поперек улицы. Когда дошел до середины мостовой, на него вдруг стремительно стала надвигаться освещенная изнутри громада автобуса, он услышал душераздирающий скрежет тормозов, его обдал черный дым и запах горящей резины. И в этот момент в двух шагах от него красный венгерский автобус «Икарус», набитый интуристами, остановился. Водитель открыл дверцу кабины и заорал на Федора:

— Ты что лезешь под колеса, идиот! Залил буркалы и ничего не соображаешь?

Сказать женщине, которую ты любишь так, как никого не любил, что больше не будешь ей звонить, трудно. Очень трудно. Но смириться с этим и жить, зная, что никогда не увидишь ее, — это выше человеческих сил. Тем более, когда остается еще какая-то, пусть совсем ничтожная надежда, что, может быть, что-то еще изменится: ведь Катя еще не вышла замуж. И сама предложила ему остаться друзьями, просила звонить.

Нет, звонить ей он, конечно, не будет.

Но он втайне надеялся и ждал, что какой-нибудь случай сведет их. Они ведь ежедневно ходили в один институт. Или Катя передаст ему приглашение через Лину. Да они могут неожиданно встретиться и на улице, и в метро, и в трамвае. Каждый день, придя в институт, Федор испытывал напряженное, тоскливое ожидание, что сегодня, вот сейчас, в толпе идущих по коридору студентов он встретит Катю. Он представлял, как она в своей группе с кем-то болтает, смеется, живет своей, теперь уже отдельной от него, Федора, жизнью, и это постоянное присутствие рядом с ним Кати, которую он не мог видеть, мучило его.

Шли дни, недели, но ничего такого не происходило. Правда, однажды Федор издали, всего минуту или две видел Катю. Он вышел с Вадимом из института и обратил внимание на черную «Волгу» у клуба, возле которой стоял Осинин. Тот был в расстегнутом коротком темном плаще, с непокрытой головой, и его волосы, освещенные солнцем, отливали бронзой, как пожелтевшие листья на тополях, что росли перед институтским клубом.

«Готовая сценка для рекламного плаката. „За 30 копеек вы можете выиграть автомобиль! Покупайте билеты денежно-вещевой лотереи!“» — с неприязнью подумал Федор.

Из ворот показалась Катя. Увидев Костю, она заулыбалась, заулыбалась так радостно и счастливо, как никогда не улыбалась Федору, помахала Косте поднятой рукой и побежала к нему. Костя взял ее руку и поцеловал, затем открыл дверцу, они сели на заднее сиденье, шофер включил мотор. Уехали… Наверное, это была служебная машина Костиного отца.

— Смотри, какого богатого жениха подцепила Катерина! — сказал Вадим, провожая неодобрительным взглядом машину.

— Теперь это меня абсолютно не трогает, — с насильственной улыбкой ответил Федор, а сам почувствовал, как сердце его, в котором застряла эта ослепительная, счастливая улыбка Кати, больно заныло.

Но Вадим конечно же знал, как изводится и не спит ночами его самый близкий друг, самый дорогой ему человек, и, чтобы утешить Федора, сказал ему:

— Она не стоит того, чтобы ты так мучился из-за нее. Помнишь, когда ты познакомился с ней, я говорил тебе, что она не та, за какую ты ее принимаешь…

Да, наверное, Вадим прав, подумал Федор. Катя, видно, не такая, какой ты создал ее в своем воображении. Изголодавшийся за многие годы по близкому человеку, ты считал ее существом исключительным, не похожим на всех других женщин, наделил ее и глубоким умом, и добротой, и необыкновенной душевной чуткостью и отзывчивостью, и способностью любить горячо и страстно, и самоотреченно хранить верность и преданность, надеялся, что она разделит все твои стремления…

Прильнув к ее губам, ты испытывал небывалое ощущение безграничной свободы и ликования, чувствовал себя гордой птицей, парящей между небом и землей, в солнечной огневетровыси, потому что верил, что человек создан для счастья, как птица для полета…

Нет, наверное, это только красивая сказка, неосуществимая мечта, и тебе пора это понять и избавиться от иллюзий…

Федору пришлось еще раз увидеть Катю. Теперь уже в последний раз. Это было уже не нужно, он не хотел ехать на день рождения Кати и потом жалел, что поехал: лучше бы ему не видеть того, что он там увидел. Но Вадим и Лина буквально потащили его с собой: вечер устраивает группа, и группа приглашает его. Чтобы сломить глупое упрямство Федора, Лина сунула ему в руки коробку — подарок, который он должен вручить Кате. В ней была большая шерстяная шаль с кистями — крупные алые розы по черному полю.

Они электричкой доехали до Усова и пешком пошли в деревню Колчуга, где была дача Костиного отца — добротный рубленый дом, окруженный березами в желтом осеннем убранстве. Было двадцатое октября, а дни стояли теплые и ясные.

Катя не удивилась приезду Федора. Подарок ей понравился. Она накинула шаль на плечи и весь вечер была в ней.

Народу собралось человек тридцать. Кроме знакомых Федору студентов Катиной группы были Костя, Валерий, два неизвестных ему парня и еще три девушки. Одна из них, веселая хохотушка с выкрашенными красной хной, высоко взбитыми волосами, оказалась его соседкой за столом, который накрыли на большой застекленной веранде, выходившей в сосновую рощу.

Осинин с гордым видом играл роль хлебосольного хозяина: всех угощал, провозглашал один тост за другим, щедро выставлял из холодильника бутылки спиртного, сыпал анекдотами, покровительственным тоном поучал будущих инженеров, что надо делать, чтобы добиться успеха на службе. Он восторженно цитировал статью английского юмориста Норткота Паркинсона «Закон Паркинсона, или пути прогресса», напечатанную в журнале «Иностранная литература».

— Армия чиновников растет в соответствии с законом Паркинсона, совершенно независимо от того, увеличится, уменьшится или сведется к нулю объем работы! А, как вам это нравится? Или еще: удельный вес должностного лица определяется: первое — количеством дверей, ведущих к его кабинету; второе — количеством заместителей и третье — количеством телефонных аппаратов. Слушайте, слушайте, самое главное дальше! Эти три числовые величины, будучи помножены на толщину ковра в сантиметрах, дадут нам простейшую формулу, безотказно действующую в большинстве стран земного шара! — и сам первым закатывался смехом.

Все, что делал и говорил Осинин, вызывало у Федора протест. «Убогие остроты! Ничтожные интересы! Да плевать мне на армию чиновников и удельный вес должностного лица!»

Катя, заметил Федор, в тот вечер была в каком-то необычайно нервном возбуждении: много пила, смеялась чересчур громко, пела под гитару старинные романсы, не пропускала ни одного танца, даже сплясала цыганочку.

Федору только один раз удалось потанцевать с ней. Костя не отходил от нее.