Александр Шевченко - Всюду жизнь

Устьянцев сидел за баранкой тяжело нагруженного камнем МАЗа и укатывал грунт на плотине — он часто сам брался за дело, чтобы научить рабочих, как надо добиваться нужного качества укладки экрана, — когда увидел впереди машущего ему рукой Ивана Бутому.

Федор сбросил газ и нажал тормоз.

— Федор Михайлович, тебя там какой-то человек спрашивает, — подошел к машине бригадир.

— Что ему нужно? Пусть сюда идет!

— Да не наш он, не строитель.

— Снова какой-нибудь корреспондент или фоторепортер? Некогда мне интервью давать!

— Похоже, что нет, — Бутома сдвинул на затылок оранжевую каску. — Без руки он…

Федор распахнул дверцу и выскочил из кабины.

— Что же ты сразу не сказал? — Он завертел головой, оглядываясь и разыскивая того, о ком говорил Бутома. — Где он, этот человек?

Бутома указал на прилепившийся на береговом откосе желтый вагончик. В его окнах небо отражалось синим кобальтом.

— Вон, возле прорабской стоит.

Это был Хоробрых — Федор узнал его высокую худую фигуру в старомодном длинном пальто. Он приказал начальнику смены Погожеву заканчивать укатку и сразу же заливать грунт соляным раствором.

— Знаешь ли ты, Иван Романович, что это за человек? — говорил Федор сопровождавшему его бригадиру. — Это, брат, замечательный человек, художник!

— Как же он рисует? Левша он, что ли?

— В том-то и дело, что он не в состоянии рисовать. Гитлеровцы искалечили его на войне. Трагическая судьба у него.

Хоробрых издали заметил Федора, заспешил навстречу, и они встретились на гребне плотины.

— Иван Гаврилович, милый вы мой, как я рад вас видеть! — обнял его Федор.

— Я три часа ходил, пока тебя нашел! — сдержанно улыбаясь и похлопывая Федора по спине, сказал Хоробрых.

— Ну и как, понравилась вам наша стройка? — Федор обвел рукой огромную площадку строительства, освещенную ярким весенним солнцем, а сам растроганно смотрел на лицо своего школьного учителя рисования: постарел он за пятнадцать лет! На похудевшем лице впали щеки, выдались скулы, годы иссекли его резкими, темными морщинами. И глаза стали другими, взгляд их спокойный, задумчивый, добрый, видно, угас сжигавший его художнический порыв и он примирился со своим несчастьем.

Хоробрых вытянул перед собой левую руку:

— Великолепно! Вдохновляюще! Какая сила, какой богатырский размах! Знаешь, что меня больше всего поразило? Что эти гигантские сооружения возвели люди — маленькие, слабые существа, которые, как муравьи, копошатся там, внизу! Поистине беспредельна мощь коллективного труда человеческого!

— Да, да, именно вдохновляюще, Иван Гаврилович! Здесь чувствуешь себя участником великого дела, и это чувство удваивает твои силы! Вот смотрите, плотина, где мы стоим, уже поднята до отметки пятьдесят метров — полная ее высота будет вдвое больше. Строительную траншею мы перекрыли. И котлован выше плотины, отгороженный от реки временными перемычками, этой весной будет затоплен, начнется заполнение водохранилища.

Осенью мы пустим первый агрегат. Вон там, слева, в машинном зале монтируется спиральная стальная камера, похожая на огромную улитку, — это корпус гидротурбины. От генератора по кабельной галерее энергия пойдет к распредустройству — видите, на сопке поднимаются металлоконструкции? А от него потянутся провода линии электропередачи — вон по просеке ее опоры шагают в тайгу. Ну а когда даст энергию первый агрегат, нам уже будет легче. Полным ходом пойдет работа на всех объектах.

Хоробрых застенчиво улыбнулся:

— Когда видишь все это, как-то даже неловко обращаться к тебе со своей скромной просьбой…

Оказывается, Хоробрых пришел просить Федора помочь перевезти из зоны затопления памятники деревянного русского зодчества. Он, правда, плохо разбирается в структуре управления строительством и не уверен, что этим должен заниматься Федор, но на стройке Федор единственный близкий ему человек, поэтому он и обратился к нему.

— Очень правильно, что вы обратились именно ко мне! Спасибо за доверие, Иван Гаврилович. Мы ведь с вами занимались памятниками архитектуры, еще когда я учился в интернате! А с перевозкой надо торопиться: чувствуете, как солнце пригревает!

Из прорабской вышла Жанна и передала Федору, что его просит к телефону начальник производственного отдела. Поговорив по телефону, Федор сказал Хоробрых:

— Здесь нам не дадут потолковать. Пойдемте, Иван Гаврилович, ко мне — это рядом. Заодно посмотрите, как я живу.

Они поднялись на берег и пошли в поселок энергетиков.

Разговор с Хоробрых вызвал в памяти Федора знойное, грозовое лето, клубящееся черно-фиолетовое небо, расколотое яростными стрелами молний и под грохот громов падающее на землю…

Теперь при воспоминании о Светлане Федор уже не испытывал ни отчаяния, ни боли, было чувство преклонения перед нею за дарованную радость, чувство, окрашенное легкой, светлой печалью и сожалением, что ни один миг пережитого нельзя возвратить. Но все равно Федору было легче жить уже оттого, что где-то в мире была женщина с нимбом зажженных солнцем волос и дремотно-томными глазами.

От Ивана Гавриловича Федор узнал, что через год после Усть-Ковды Светлана Сергеевна познакомилась с офицером-подводником, который участвовал в первом плавании атомной подводной лодки под арктическими льдами. Лодка всплыла на Северном полюсе, экипаж водрузил на нем советский флаг. Офицеру было присвоено звание Героя Советского Союза. Из Москвы, где он получал награду, офицер заехал к родным в Красноярск.

Вскоре у моряка и Светланы состоялась свадьба, и они улетели на Северный флот, где служил моряк-подводник.

Федор был рад за Светлану: этот моряк, видно, умный и смелый человек, если понял, какая замечательная женщина Светлана, и без проволочек увез ее с собой.

По дороге Федор рассказывал, что живет в новом доме. Правда, пока на двоих с братом Алексеем одна комната, но к осени получит трехкомнатную квартиру — тогда заберет к себе всех из Улянтаха.

— Вот в этом доме будет моя квартира! — указал он на коробку дома-башни, выведенную до девятого этажа. — Обязательно прошу на новоселье! Пятый этаж, квартира двадцать третья!

Федор обратил внимание Хоробрых на большое здание без окон, мимо которого они проходили:

— Это киноконцертный зал на тысячу мест. Все по последнему слову техники: кондиционирование, радиофикация, поворотная сцена и так далее. Зайдемте, Иван Гаврилович, взгляните, как он выглядит изнутри.

По широкой парадной лестнице Федор и Хоробрых поднялись в фойе. На высоких лесах работали штукатуры, отделывавшие потолок. Сквозь застекленную стену помещение заливал теплый солнечный свет. Пахло сосновыми досками, известковым раствором, олифой.