Александр Шевченко - Всюду жизнь

— Иван Сергеевич, здравствуйте!

— Ба, Шурыгин! — вскинув седые брови, низким рокочущим басом проговорил Радынов. — Как же, помню, помню. Большущую двойку я тебе вкатил на экзамене! — Он с доброй улыбкой обратился к стоящему рядом Устьянцеву: — Что, этот двоечник изучил все-таки гидротехнику?

— На практике освоил науку, Иван Сергеевич! Отличный инженер! — смеется Устьянцев.

Среди толпившихся около него людей Радынов увидел Бутому, обнял его, расцеловал:

— Иван Романович! Ты все трудишься? Незаменимый бригадир!

Бутома гордо, счастливо улыбается:

— Раз вы трудитесь, Иван Сергеевич, то и я должен работать: я ведь помоложе вас!

— Скажи, Иван Романович, где мы с тобой первый раз встретились? — спрашивает его Радынов.

— До войны еще, когда на Ангаре изыскания вели!

— Да, значит, ты уже сорок лет в Сибири!

— Больше, Иван Сергеевич! Я чалдон! — смеется Бутома. — Наш корень уже сто двадцать лет в Сибири произрастает. Прадеда моего еще при крепостном праве за поджог помещичьего имения сослали сюда из Таврической губернии! Так что я дома!

— Вот это ты хорошо сказал, Иван Романович… Значит, дом свой обихаживаешь, чтобы жить лучше было, так?

— Стараемся! — Бутома обвел рукой вокруг. — На год раньше срока пускаем станцию!

К Радынову подошел Правдухин. Его уставшее от бессонных предпусковых дней и ночей лицо озаряло выражение какой-то счастливой расслабленности и торжественности.

— Иван Сергеевич, все готово, можно начинать!

Радынов возглавляет государственную комиссию, принимающую в эксплуатацию первый агрегат станции. Вместе с Правдухиным он направляется к большому столу, за которым работает комиссия. Специалисты листают документы, чертежи, докладывают.

— Вот акт о проверке коммутации…

— Прокрутка агрегата выполнена…

— Температура подпятника в норме…

Радынов задал несколько вопросов, оглядел машинный зал, заполнивших его людей, на минуту задумался — и решительно взмахнул рукой:

— Ну что ж, давайте запускать!

Наступила выжидательная тишина. Шеф монтажников с двумя мастерами засуетились, послышались короткие, отрывистые команды, снизу донесся шум воды, хлынувшей в турбину, ротор генератора тронулся и начал набирать обороты со все усиливающимся гулом, обдавая людей теплым ветерком с запахом смазочного масла и горячей канифоли.

— Пошел первачок наш, пошел!

— Хорошо идет, ровно, без вибрации!

— Как пчелка гудит! — раздались восторженные возгласы.

Молодой черноволосый инженер с узкими глазами, юкагир по национальности, торжественно доложил Радынову:

— Есть номинальные обороты!

Радынов подошел к пульту управления, посмотрел на стрелки измерительных приборов.

— Включайте генератор в сеть!

На пульте вспыхнула мощная лампа, одновременно в машзале загорелось световое табло с надписью: «Студеная работает на коммунизм!»

— Есть ток! Ура!

— Пустили мы, пустили станцию!

— Заработала, родимая!

Затихшая в ожидании толпа стихийно взорвалась рукоплесканиями, криками «ура»; строители бросали вверх береты и кепки, обнимались, поздравляли друг друга; люди закружились в праздничном водовороте, мелькали счастливые лида, сияющие глаза, все были охвачены единым порывом гордости и ликования.

Шесть долгих, трудных лет строители упорно шли к сегодняшнему дню, сокрушая скалы, возводя плотину и станцию, преодолевая морозы и всяческие препятствия. И вот долгожданное свершилось!

Это их победа!

Это их энергично, радостно поднятые руки, тысячи рабочих рук сотворили чудо в тайге!

И людьми овладело горячее, возвышающее чувство человеческого единения, они осознали себя участниками великого исторического события.

Открылся митинг. Выступили Правдухин, Радынов, секретарь крайкома партии, передовики строительства. Программа торжества закончилась, но строители долго не расходились, любовались своим мерно работающим первенцем — гидрогенератором, взволнованно обсуждали события предпусковых штурмовых дней и ночей, вспоминали отданные стройке годы жизни.

По гребню плотины идут два человека. Высокий седоволосый Радынов осторожно переступает по острым глыбам, тяжело опираясь на толстую палку. Рядом с ним легко перепрыгивает с камня на камень Федор Устьянцев. Они остановились на месте бывшего размыва. Радынов внимательно осмотрел плотину, расспросил Федора, как все происходило, и, удовлетворенный, перевел взгляд на бешено несущуюся в водосбросном канале с белой гривой пены на хребте Студеную, над которой в свете солнца всеми цветами радуги сверкала водяная пыль. Вырвавшись из канала и пройдя через турбину, Студеная снова широко разливалась от берега до берега и стремительно мчала свои воды, словно хлопьями снега, закиданные разорванными клочьями пены. А по другую сторону плотины простиралось величественное, спокойное Сибирское море, глубоко синее от отразившегося в нем осеннего неба.

На прибрежных скалистых кручах, склонах ближних сопок и пологих увалах среди зеленовато-бурой сосновой тайги желтым негасимым пламенем полыхали березовые и осиновые урочища, бледной желтизной насквозь просвечивали лиственницы. В прозрачном осеннем воздухе четко и ясно вырисовывается черно-фиолетовый гребень далекого хребта. Там на не успевший растаять за короткое северное лето старый снег уже выпал новый; он пятнами лежит в ущельях, белыми шапками одел вершины.

Радынов долго молча глядел вдаль, ощущая на лице теплый, сухой юго-восточный ветер «шелонник»; он нес с собой горьковатый полынный запах далеких монгольских степей. По сосредоточенному лицу профессора Федор видел, что тот думал о чем-то серьезном, волнующем его.

Радынов глубоко вздохнул и обернулся к городу, поднимавшемуся на берегу белыми громадами домов.

— А город, город-то какой белокаменный возник в тайге! А название я ему выбрал: Сибирск!

— Хорошее название! — отозвался Устьянцев. — Есть в нем что-то крепкое, упрямое…

Радынов протянул палку перед собой:

— А там что строится — лесопромышленный комплекс?

— Да! Перерабатывает древесину, которую мы раньше сплавляли, в пиломатериалы, целлюлозу, бумагу.

— Эта линия электропередачи уже под напряжением? — Радынов указал на решетчатые опоры, несущие над тайгой сверкающие алюминиевые провода.

— Работает, Иван Сергеевич! Пошла наша энергия в тайгу, на нефтепромыслы, на шахты и прииски, в леспромхозы и глухие эвенкийские селения.

— Да, наша станция преображает край… А ты знаешь, Федор, по пути к вам я завернул на створ второй станции на Студеной. Прекрасное место! Самой природой создано для гидростанции! Вообрази: река стиснута высокими, почти отвесными каменными щеками! Вторая станция раза в два мощнее этой намечается. Вернусь в Москву, будем утверждать задания на изыскания и проектирование. Но эти работы войдут в план следующей, десятой пятилетки. Я новую станцию уже не увижу, тебе придется ее строить. Я уже старик, Федя, но я спокойно смотрю в будущее. В этой плотине, электростанции, в белокаменном городе есть и мой соленый пот, бессонные ночи, моя страсть, мысли, жизнь моя…