Николай Мординов - Беда

Увидев, что Коловоротов возится у костра, Тогойкин свернул к нему, а Вася вошел в самолет.

Лыжи уже здесь, стоят у входа. У людей оживленный вид. Оба капитана и Попов лежат с кружками на груди, что-то достают оттуда и кладут в рот. Девушки склонились над Калмыковым и кормят его.

— Вася, это тебе! — Даша подошла к нему и насыпала полную горсть дробно застучавших мерзлых ягод.

Лесные ягоды! Вася был поражен. Он взял одну в рот и зажмурился от удовольствия. Какая сладкая и холодная!

Значит, Николай сказал правду. А как петли, хрен? Спросить у девушек насчет петель он из деликатности не решился. Съел ягоды и пошел к костру.

— А вдруг и попадет что-нибудь! — говорил Коловоротов, помешивая палочкой какое-то шипящее и булькающее на огне варево. — Калмыкова бы напоили супом…

— Поглядим! — Тогойкин ломал ногой палки и откладывал их в сторону. — Я делаю лопаточки для каши, — сказал он, обернувшись к подошедшему Васе. — А ягоды попробовал? Под снегом и сейчас много всякой пищи! Ягоды, хрен, олений мох, где-то, наверно, еще есть шиповник, красная смородина, боярышник…

— По берегам речек и озер, под глыбами обвальных льдов наверняка лежит мерзлая мелкая рыбешка… Да и в твои петли, может, еще попадет что-нибудь.

— Может!

— Коля! Ты, оказывается, правда… — смущенно протянул Вася.

— Не люблю врать, дорогой мой друг! Уселся я, значит, на кочку, чтобы петли сделать. Дашины черные волосы до того выделяются на снегу, просто даже отливают синим. А Катины почти сливаются со снегом. Смешал я их вместе. Насучил с десяток петель и расставил вот так, вот так…

Когда он рассказывал, показывая жестами, как и что он делал, выходило все очень просто и ясно, Вася глядел на друга с любовью и восторгом.

— Каша готова, пойдем, ребятки!

Фокин отказался от каши:

— Нет, спасибо! Не для моего это желудка. Вместо этого дайте мне немножко, совсем немножко сухариков.

Медленно оглядев негодующих в душе людей, Иванов глухо сказал:

— Дайте… Ему и Калмыкову. — И по обыкновению звонким голосом добавил: — Ну, живее за кашу!

У каши из листьев хрена, сдобренной маслом, оказался весьма аппетитный запах, хотя и несколько горьковатый вкус.

— Теперь вы, ребята, поспите, — сказал Иванов. — Поберегите силы для всех нас. Ваше здоровье — отныне казенное богатство. Вы, как говорится, казенные клячи! Поймите это!

— Не попытаться ли мне все-таки завтра пойти? — завел свое Тогойкин.

— Дай-ка сюда! — Попов протянул руку к лыжам. Тогойкин схватил одну лыжу и подал ему. — Нет, другую! — Попов взял вторую лыжу, протер ее ладонью, поднес поближе к глазам, поцарапал ногтем, постучал указательным пальцем и тихо проговорил: — Так и есть. Мне сразу не понравилось, что в этом месте прилип снег.

Тогойкин взял лыжу и разглядел между двумя отверстиями для ремня извилистую, тонкую, как нитка, трещину.

— Новую сделаем.

— Да! Но только деревянную!

— Самая надежная будет из лиственницы, — послышался из темного угла спокойный голос Коловоротова.

Так прошел пятый день.

Тогойкин долго лежал без сна.

Вася заснул сразу, но спал беспокойно, часто ворочался, стонал, перекладывал с места на место больную руку. Видимо, боль в руке не отпускала его даже во сне. Фокин громко храпел. Коловоротов набирал полную грудь воздуха и с шумом выпускал его. Иванов и Попов лежали тихо, так что нельзя было понять, спят они или нет. Девушки сидели, прислонившись друг к другу. Порой они заменяли угасающий жирник новым и снова прижимались друг к другу. Бедняжки, когда же они спят? Может быть, они успевают немного соснуть днем, по очереди, конечно, а может быть, довольствуются тем, что так вот сидя дремлют!

А лыжи все-таки действительно очень непрочные. Ведь как он осторожно шел. Там, где попадались кочки, да и в лесу тоже Тогойкин нес их в руках. Да, на таких далеко не уйдешь…

Нехорошо получилось, что он не выказал радости, узнав об идее Попова использовать обломки железа как клинья. Догадайся они об этом раньше, теперь бы, пожалуй, у них были лыжи. За это дело надо взяться с самого утра. Они, — нет, он очень уж медлителен… Наверное, еще о чем-нибудь забыли.

Он лежал вот так, раздумывая, и вдруг к нему тихо обратился Иванов:

— Спи, спи, Коля.

Девушки приподнялись и поглядели по сторонам.

— Там, говорят, много железа для клиньев. Серебряные лыжи, видно, не подойдут.

— Да, не подойдут, Иван Васильевич.

— Тс-с! — девушки повернулись к Николаю.

— А сейчас давай спать, — прошептал Иванов. — Будем слушаться наших хозяек… У Тиховарова был складной нож…

— Ну да!.. — вырвалось у Тогойкина, и он даже сел. — Как это было бы здорово!

Вдруг около него очутилась Даша и с негодованием зашептала:

— Не спишь, так дай хоть людям спокойно поспать!

— Ладно!

Тогойкин лег. Даша отошла. Воцарилась глубокая тишина.

Иванов, притворившись спящим, мерно посапывал, но вдруг чихнул. Попов подавил короткий смешок, а Тогойкин, чтобы не рассмеяться, уткнулся лицом в бок Васе и… заснул.

Проспал он недолго. Но проснулся со свежей головой, ощущая во всем теле бодрость.

Девушки, видно, уснули. Тогойкин осторожно поднялся, взял лыжи и тихо вышел. Только он встал на лыжи, как позади послышался встревоженный шепот Даши:

— Николай! Никуда не ходи! У тебя лыжа сломана.

— Знаю, — ответил он не оборачиваясь, чтоб не показать свое удивление.

— Ну, берегись!

— Не каркай!

Торопливо делая скользящие шаги, он устремился во мрак. Каким бы хорошим врачом была Даша! А чем она плоха на комсомольской работе? Да на любой работе такие люди хороши. Какой она по сути своей прекрасный человек! Только некоторые молодые люди почему-то стесняются быть учтивыми, приветливыми. «Ну, берегись!» Надо же так сказать! А ведь сказала она это, жалеючи его всем сердцем: сломается-де лыжа — замучаешься… А он тоже хорош! Сразу ощетинился: «Не каркай!» Будто отсох бы у него язык, скажи он: «Дашенька, не бойся, милая, я скоро вернусь».

Дойдя до края снежной равнины, Николай снял лыжи, а когда миновал неширокую полосу кустарника, снова заскользил по узенькому, словно лесная тропинка, чистому ложу замерзшего ручья. Но скоро он опять снял лыжи, воткнул их торчком в снег и, пробираясь между тоненькими березками и тальником, вышел к высоким кочкам, сплошь заросшим журавлиным горошком. Свежие следы куропаток испещрили здесь снег вдоль и поперек.

Тогойкин хотел снять иней с первой петли, но раздумал, решив сначала осмотреть все остальные петли. Пусто. Точно, пусто!.. Видимо, и вернется он с пустыми руками… Вторая, третья, четвертая петли так и стоят, как он их насторожил. Пятую куропатка втоптала в снег, а сама ушла на своих коротких мохнатых ножках. А вон их сколько обошло стороной, прямо-таки тракт протоптали.