Николай Мординов - Весенняя пора

По необъятным таежным просторам метались в панике разрозненные группы белогвардейцев. Эти группы устраивали красным засады. Но, кроме того, они теперь наскакивали и друг на друга, сражаясь между собой из-за продуктов, из-за лошадей, из-за награбленного имущества.

Наперерез отступающим бандитам с заданием занять Охотск и Аян выступили из Якутска на пароходах два отряда Красной Армии. Опять на берегу Лены собрался весь город. Люди пришли на пристань с песнями, со знаменами, чтобы проводить на ратные подвиги своих спасителей — доблестных посланцев русского народа. Состоялся торжественный митинг. Руководители правительства ЯАССР от имени всех трудящихся благодарили красных героев-освободителей, а боевые командиры в свою очередь от имени отрядов клялись беззаветно бороться с врагами советской власти.

Потом пароходы дали троекратные прощальные гудки и один за другим медленно отчалили от берега. Со всех палуб грянула мощная красноармейская песня. Берег заколыхался, затрепетал, зарябил морем фуражек и платков, отовсюду неслись добрые пожелания, теплые напутственные слова.

На другой же вечер по прежней, хорошо знакомой дороге через Туойдахский, Чаранский, Нагылский и Тайгинский улусы выступили на восток, в родные края, две роты красноармейцев и красных партизан под командованием Ивана Воинова. Политическое руководство было возложено на Виктора Боброва. Афанас Матвеев командовал взводом, Егор Сюбялиров — отделением разведчиков. По-прежнему «молодой старик» Федор Ковшов заведовал снабжением, по-прежнему Майыс помогала Боброву по медицинской части.

Те же люди, те же места. Но тогда, зимой, это была невообразимо пестрая вереница пеших и конных людей, бычьих и конских упряжек, скрипучих саней и кошевок. И двигалась она, эта вереница, томительно медленно, печально, извиваясь по опустевшей зимней дороге, то вползая в неподвижные, застывшие дебри, то выползая на заснеженные, мертвые поля.

А сейчас, вдыхая ароматы зеленых лугов, сопровождаемые шелестом волнующегося леса, мчались на восток победители.

Тогда измученные люди, гонимые наводнившими родные места бандитами, шли на единственный манящий в ночи огонек — красный Якутск. Сейчас на могучих крыльях победы летели воины доблестной Красной Армии, и всюду их приветствовал радостный, возбужденный народ.

Иногда на дороге перед разведчиками внезапно вырастала фигура человека, предупреждающе махавшего рукой. Сюбялиров наскоро расспрашивал неожиданного друга, после чего Никита на своем кавалерийском коне летел назад — доложить Воинову о бандитской засаде. Через час-другой окруженные бандиты поднимали руки вверх и сдавались.

В центре Чаранского улуса — бывшей резиденции так называемого «Временного областного управления» бандитов — еще тлели головешки на месте прекрасных, новеньких зданий больницы и школы. Их подожгли по приказу начальника белого штаба Никуши Сыгаева.

— Будь они прокляты, эти бандиты! — кричал народ, заполнивший широкую поляну Чарана, где состоялся короткий митинг. — Да здравствует Ленин! Да здравствует. Красная Армия!

Вернемся к Талбинскому наслегу.

В тот день, когда Сюбялиров вместе с охотчанами проскочил в Нагыл, бандитские главари, сойдясь в своем штабе, наперебой обвиняли друг друга во всех смертных грехах.

Виновны были все.

Павел Семенов принял горсточку большевиков за отряд в сто человек и поднял панику. Лука Веселов, занявший прекрасную позицию на берегу, после первого же залпа красных струсил, открыл противнику дорогу и болтался неизвестно где. Под самым носом у Тишко безнаказанно проскочили шесть красных конников. Романа Егорова, оставленного в штабе, по словам Тишко, чуть было не затоптал конем какой-то молокосос. Роман в свою очередь кричал на Давыда, который как часовой должен был еще издали узнать Уланчика и застрелить мальчишку в упор. Давыд уверял, что конь под красным мальчишкой был вовсе не Уланчик, что Роману это со страха померещилось.

Больше всех бесновался и суетился, конечно, Тишко.

— Глупое бабье! — кричал он. — Вам с коровами воевать, а не с красными.

Назавтра Лука объявил населению, что красных они пропустили на запад нарочно, потому что получили строгий приказ от высшего начальства, пусть все большевики соберутся в одном месте, там их сразу и уничтожат.

Через три дня прибыл в Талбу «сам» Коробейников. Красные из Нагыла сперва отступили в Чаранский улус, а оттуда ушли в город.

В Нагыле обосновался штаб белых под начальством Михаила Михайловича Судова и его жены, прекрасной Анчик, обнаружившей незаурядные организаторские способности и непреклонную белобандитскую волю. А Никуша Сыгаев стал начальником Чаранского штаба белых.

Войска белобандитов широкой волной двигались за отступающими к городу красными. В центрах занятых улусов оседали бандитские гарнизоны для снабжения своих войск продуктами, а также для расправы над людьми, подозреваемыми в симпатии к большевикам.

В день зимнего Николы в Кымнайы было объявлено, что Лука Федорович приглашает всех на суд над красными. «Кто не пойдет, тот, значит, против белых. Идите лучше, а то Лука сильно рассердится».

И народу собралось много.

За столом, покрытым черным сукном, сидел Лука Губастый и любовался своим недавно приобретенным большущим кинжалом. Потом, звеня шпорами и гремя длинной шашкой, в помещение вошел краснорожий толстяк Тишко и важно откинулся на стуле за приготовленным отдельно столиком.

Обвиняемых было четверо. Двое из них — избитые до потери человеческого облика Семен Трынкин и Матвей Мончуков — сидели, упираясь руками в скамью, чтобы не упасть. Рядом с ними ерзал на месте дрожавший от страха, с бессмысленно бегавшими, воспаленными глазами бывший заведующий Нагылским интернатом старый Ефим Угаров. Последним был молодой русский великан Сергей Кукушкин, который, как ни странно, выглядел совсем свежим и здоровым. Эта непонятная доброта, проявленная по отношению к нему, объяснилась позже. Дело в том, что допрашивал Кукушкина сам Тишко, и Кукушкин обещал ему подтвердить на открытом суде, что главные силы красных в России действительно разбиты. Кроме того, солдаты боялись бить Кукушкина, так как о его нечеловеческой силе ходили легенды. Говорили, например, что он зубами отламывает кусочки железа от топора и переносит на плече большую сырую лиственницу с корнями и ветвями. Сейчас его огромные руки были скручены за спиной толстой проволокой — той, что раньше туго затягивали заготовленное сено. Спокойным взглядом человека, которому нечего тревожиться за свою судьбу, он оглядывал состав суда и народ своими умными голубыми глазами.

Сзади по бокам обвиняемых стояли вооруженные солдаты.