Николай Мординов - Весенняя пора

Была образована «полномочная комиссия» для ведения переговоров с дальневосточным контрреволюционным правительством Меркулова и иностранными государствами о помощи в борьбе с красными. Вскоре от меркуловского правительства было получено предписание, согласно которому управляющим Якутской областью назначался старый эсер Куликовский, а главнокомандующим вооруженными силами — корнет Коробейников.

От Нагылского улуса в «областное управление» вошел Михаил Михайлович Судов. Лука Губастый среди образованных якутских кадетов, эсеров, федералистов и всяких прочих «деятелей» выглядел, как облезлая собака среди волков и лисиц. Его просто не замечали, он не попал даже в список особо отличившихся командиров и тыловых управляющих. Несколько дней подряд томился на съезде Лука, не понимая почти ничего из того, что было высказано высшим начальством в длинных и витиеватых речах, даже когда эти речи произносились по-якутски. Как-то в перерыв, когда все сидели, тихо перешептываясь, его поманила к себе своим розовым пальчиком только что приехавшая из Нагыла красавица Анна Ивановна Сыгаева-Судова. Глядя на растерявшегося Луку немигающими, ставшими неузнаваемо холодными и властными, до жути прозрачными глазами, она процедила, почти не разжимая своих румяных губ:

— Жалеешь ты своих, милый друг… Мало присылаешь к нам арестованных…

— Милая Анчик, я стараюсь только…

— Разреши, «милый», мне говорить! Стрелять в уже осужденных другим штабом — не доблесть. Надо…

С шумом распахнулись двери, и в помещение вбежали Вася Сыгаев и Петя Судов. Они стали по обе стороны двери и приставили к ноге коротенькие японские карабины. Все, кроме Анчик, вскочили с мест. За дверью что-то зазвенело в такт быстрым шагам, и вошел высокий военный, одетый по-летнему — в белый китель с погонами, но на голове у него была круглая бобровая шапка с синей нашивкой наискосок. Оглядев всех присутствующих строгим взглядом и небрежно козырнув, военный вдруг широко открыл рот с золотыми зубами.

— А, дорогая Анна Ивановна! — Он подлетел к Анчик, согнул спину, напоминая худого кота, и звучно поцеловал протянутую ему розовую ручку. Потом выпрямился, топнул, звякнул. — Разрешите вас душевно поздравить с избранием вашего уважаемого супруга членом народного управления!

— Спасибо, господин командующий!

Лучезарно улыбаясь и не сводя глаз с прыщеватого бледного лица военного, Анчик тихо встала и вдруг резко обернулась к Луке, отчего шлейф ее длинного шелкового платья оказался сбоку и четко обозначилась вся ее стройная фигура. Она презрительно сощурилась, едва заметно покачала головой и прошипела по-якутски:

— Экий увалень! Стыдно становится за наших косолапых якутских медведей!..

Гордо держа голову с туго затянутыми волосами, постукивая золочеными копытцами каблучков, под руку с русским белогвардейцем шла якутская красавица — прежняя Анчик-березонька, а теперь Анна Ивановна Судова, непреклонная, холодная, будто царственная ель.

А когда растерянный и оплеванный своими повелителями, а потому еще более наглый и крикливый, Лука вернулся на Талбу, он нашел свой штаб на грани полного развала.

Еще до его отъезда решено было проводить среди повстанцев занятия, чтобы поднять их воинский дух. И вот после одного такого занятия капитан Тишко был схвачен в темном коридоре и жестоко избит.

Как ни старался Лука найти виновников этого происшествия, никто их не назвал, зато все хором жаловались, что на том занятии пьяный Тишко несколько раз заявил, что ему стыдно за них, чумазых дураков.

— Ведь вместе воюем, — говорили члены банды, — а он не считает нас людьми.

— Да, вместе воюем, — подтвердил Лука, — вот поэтому-то мы и должны его уважать.

А сам мрачно подумал: «Нас стыдятся даже свои мало-мальски якуты. Анчик-то…»

Но этого мало. Выяснилось, что за время отсутствия Луки группа солдат разучила и стала петь «Интернационал», напечатанный в одной «тайной бумаге» на якутском языке. Когда Тишко арестовал эту группу, отряд чуть не взбунтовался, и пришлось приказ отменить.

Все уговоры Луки извиниться перед капитаном Тишко не подействовали. Отряд сам требовал, чтобы Тишко извинился перед ними за нанесенное им оскорбление. Кончилось тем, что Тишко плюнул на все и уехал на фронт под Якутск.

Лука докладывал на общем собрании жителей наслега. Шутка ли сказать! Образовано белое правительство всей якутской земли! Сам начальник всей Якутской области, знаменитый ученый и оратор Куликовский, да и не он один, а якутские купцы-миллионеры и образованные тойоны тоже ведут переговоры о помощи с дальневосточным белым правительством, с японским царем и самим американским «презентом». («Это тоже вроде царя у них», — объяснил Лука).

— Скоро прибудет пушка, от одного выстрела которой весь Якутск взлетит на воздух! Около самого Якутска белые разбили многочисленный красный отряд, идущий с юга под командованием самого храброго красного командира. Якутск скоро будет взят. В самом городе много наших людей, которые всегда готовы нам помочь. Только вот беда: красные звери, скорей всего, давно убили наших женщин, старого Сыгаева и других тойонов… Прошу вопросы!

— Вопросов нет. Все мы очень рады, что так… — начал Роман Егоров, начальник продовольствия и в то же время исполняющий обязанности наслежного князя.

— Есть один совсем-совсем маленький вопрос… — проговорил словоохотливый Бутукай.

Он встал, почмокал вытянутыми губами и принялся быстро-быстро гладить себя по коротко остриженной голове.

— Да ты что, шаманить, что ли, собрался? — не стерпел Лука. — Хочешь спросить, так спрашивай!

— Шаманов и без меня хватит… Все это так. Правильно! Уму якута сам царь дивился… Но я вот чего в толк не возьму. Говоришь, победили большой отряд красных, что прибыл с юга? А раньше все время говорил, что в России давно повсюду белым-бело от белых, везде, кроме Якутска. Чему же верить?

Послышались плохо сдерживаемые смешки и фырканье. Лука что-то записывал, часто трогая кончиком карандаша отвисшую губу.

— Кто еще?

Когда все вопросы были заданы и Лука уже собирался отвечать, сзади поднялась огромная фигура Василия Тохорона.

— Я!.. — грянул Тохорон, да так, что все охнули. — Я! Хочу спросить. Вот ты говоришь, что в городе много таких людей, что помогают нам взять его. Пожалеть бы их надо. А то ведь весь город взлетит от одного выстрела на воздух…

Тут все откровенно расхохотались.

— Я не позволю задавать такие вопросы! — замахал руками Роман Егоров. — Садись, Тохорон!

— Сажусь!

— Так могут спрашивать только враги наши! Арестовать надо таких! — кричал слепой Федор Веселов, ворочая торчавшей на худой шее головой.