Николай Мординов - Весенняя пора

Наскоро попрощавшись с красивой шаманкой, которая тотчас отбыла из Талбы, Лука с тяжелым сердцем поехал к себе.

Прибытие женщин сразу развеяло все измышления бандитов о «зверствах красных», все волшебные «видения» шаманов и гадателей. Даже сдержанные рассказы самих «пленниц» относительно виденного и слышанного в городе невольно вызывали симпатию к красным. Лука уже несколько раз бил свою Анфису «за большевистскую агитацию». Насмешливая и острая на язык Марина при всех громко благодарила мужа за то, что он, кривоногий черт, вздумав стать белогвардейцем, дал ей возможность повидать город и людей. Рассудительная Анастасия не спеша говорила:

— Видно, красные появились не для того, чтобы их истребили Лука Губастый, кривоногий Роман да мой несчастный стрекотун.

Через несколько дней начальник продовольствия штаба Роман Егоров привез из хранившегося у него табачного запаса солдатские пайки. Для удобства он завернул каждую мерку в отдельный листок бумаги. Лука случайно обратил на это внимание и пришел в ярость. Скомкав несколько таких листков, он с ожесточением кинул их, к великому ужасу и конфузу неграмотного Романа, прямо ему в лицо. Выяснилось, что бумажки оказались невзначай вывезенными Мариной листовками с обращением губревкома к якутскому трудовому населению. Губревком поздравлял население Якутии с провозглашением автономии, призывал жителей всех улусов и наслегов к сплочению вокруг красного знамени, к скорейшей ликвидации бандитизма.

Пошли слухи, что Иван Сыгаев, также отпущенный красными, усиленно уговаривает сына, пока не поздно, стать мирным жителем. Тем временем Лука, Роман и Павел, каждый с двумя солдатами, за одну ночь согнали со всего наслега последние сорок коней и отправили их, как они говорили «на несколько суток», для того лишь, чтобы провезти через Нагыл до границы Чаранского улуса наконец-то прибывшую с востока огромную пушку великого заморского царя.

Но наступила весна, пушка все не стреляла, а взятые «на несколько дней» кони так и не вернулись.

После отъезда Тишко на фронт и возвращения заложниц талбинский штаб постепенно стал хиреть. Солдат спешно отправляли на запад для участия в боях за Якутск. Некоторые из них уходили охотно и весело, беспокоясь лишь о том, как бы великая пушка заморского царя не выстрелила без них. Другие заявляли, что они уговаривались служить у себя на Талбе. Не желая идти драться за чужие наслеги и улусы, они сдавали оружие и расходились по домам. Таким образом, к лету в Талбе осталась дружина, насчитывающая всего десять — пятнадцать человек, да и то старичков.

Каждый день Лука проводил с дружинниками «военное обучение».

Забавно было смотреть, как Роман Егоров марширует на старости лет. Его старший брат Михаил, где только мог, зубоскалил по этому поводу.

— Ну, теперь-то уж красным каюк, — говорил он, — Роман их живо растопчет!

Вокруг марширующих старичков резвились назойливые мальчишки. Разве их отгонишь! Мигом поделятся на две группы и затеют на глазах у солдат войну «красных» и «белых». Тут пускались в ход и камни, и палки, и кулаки. Да что-то у них все так получалось, что побеждали «красные», прибывшие на пароходах. Утомившись «от войны», они не давали покоя дружинникам, передразнивали их, орали, смеялись.

— Смотри-ка, смотри! Роман красных топчет! Ой, страшно, ой, умру!

— Пра-а-в-ва! — мощным голосом командовал Лука по-русски.

Старички сбивались в бесформенную кучу, сталкивались лбами.

— Сказано тебе, дурак, «праба», значит надо в левую сторону вертаться! — кричали они один на другого.

— А ты чего лезешь как ошалелый! Совсем ногу отдавил, собака!

— Сам собака!

— Зми-иррна! — ревел начальник штаба, и все замирали как вкопанные. — Роман Егоров, ты все ерзаешь на месте, как корова перед отелом! А еще солдат! Воз сена между ногами проедет.

— Ха-ха-ха! Хо-хо! — доносилось со стороны, где толпились глазеющие острословы и безжалостные мальчишки.

— А ты не лайся! Тоже мне командир! Не хвастай! Это тебе не с шаманкой Дыгый шутки шутить! — огрызался Роман.

И опять сыпались насмешки и колкости со стороны глазеющих земляков.

Лука мобилизовал знаменитого в наслеге столяра Бутукая и еще нескольких мужиков и приказал им в три дня построить из валявшихся около незаконченного здания школы бревен и досок преогромный шестивесельный кунгас для «военных целей». Туда же он повелел согнать лодки со всего наслега. Некоторые догадливые старики шептались:

— Видно, по этой дороге идет с востока еще какая-нибудь преогромная пушка со множеством войска.

Но только успели построить кунгас и собрать на реке возле избы Боллорутты все лодки, как в одну из светлых ночей конца июня со стороны Нагыла потянулся длинный караван тяжело нагруженных вьючных коней. Их было не менее двухсот пятидесяти. Так появился в Талбе сам член областного правительства Михаил Михайлович Судов со своей прекрасной Анчик, с маленьким сыном и с полусотней солдат.

Как раз в ту ночь арестованных Егордана и Гавриша, а также вольного Бутукая и нескольких других мужиков послали неводить на реке для дружинников неподалеку от избы Боллорутты. Обнаружив на берегу невиданное множество людей, любопытный Бутукай не утерпел и направился к замеченной им белой палатке, перед которой горел костер. Робко поплелись за ним и остальные. Бутукай еще за несколько шагов сорвал с головы картузишко и подошел прямо к Судову, сушившемуся у огня. Тут же топтались Лука, Егоров, Семенов и одетый в старые дорогие меха старик Боллорутта. Неподалеку хлопотали солдаты.

— Совсем загубили, проклятые! — жаловался Боллорутта Судову. — Начали строить школу, заманили туда жену и увезли с собой. Один тут живу и лето и зиму. Может, табаком, чаем поможешь… Отца твоего знал хорошо, останавливался, бывало, он у меня, когда проезжал по торговым делам.

— Да, красные — такие, у кого жену, а у кого… — безразличным тоном начал было Судов.

— Здорово, Мэхэиле Мэхэились! — радостно воскликнул вдруг Бутукай, мягко оттеснив старика от Судова. — Расскажи, как живешь?.. Куда едешь?..

— В Охотск и дальше, — недовольно промычал Судов, глядя в другую сторону.

— Ружья покупать у японского царя и американского презента? Или по другому делу?

— Миша! — послышался из палатки голос Анчик, и одновременно там захныкал ребенок.

— Ружья покупать! — уже зло бросил Судов, направляясь в палатку.

— Хорошо! — обрадовался Бутукай. — Это очень даже хорошо! Небось уже пушку заморского царя поставили против красных? Вот вижу — едешь с ребеночком и хозяйкой. А не трудно будет?

— Пушку? — обернулся Судов, стоя у входа в палатку, и ржавые белки его выпуклых глаз грозно блеснули в полутьме. — Поставили! Скоро выстрелит! Тогда берегись!.. Видно, ты свой народ совсем распустил: ораторствуют много, — угрожающе обратился Судов к Луке. — А за такую лодку тебя надо бы расстрелять. Не лодка, а дырявое корыто!