Николай Мординов - Весенняя пора

Иван Малый со взметнувшейся за спиной ризой из одеяла этаким ширококрылым чертом пролетел в комнату пансионеров. Следом за ним бросился Эрдэлир с развевающимися длинными седыми волосами из конской гривы. Туда же, споткнувшись о брошенный медный таз, с грохотом пробежал Никитка, а за ним еще несколько учеников. А «больной» на этот раз так вошел в роль, что остался лежать.

На минуту воцарилась томительная тишина.

— Ну! — рявкнул вдруг кирпично-красный Тишко и, тараща на людей водянистые глаза, стал бессмысленно поглаживать свои пышные сивые усы.

— Вы зачем здесь собрались? — спросил князь, обращаясь ко всем. Не дождавшись ответа, он ткнул Егордана пальцем в грудь: — Вот ты, Егордан, зачем ты здесь?

— Были в церкви, потом собрались, чтобы вместе домой идти, — поспешил ответить за приятеля Андрей Бутукай.

— А дома-то у вас в разных сторонах… Да и не тебя я спрашиваю, а Егордана.

— Да уж где люди, там и я… — смешался Егордан. — Все здесь, ну и я тоже…

— Я их пригласил, все они мои гости, — объяснил учитель, решительно подходя к князю. — Разве мне нельзя позвать друзей на праздник? Я ведь не допрашиваю ваших гостей, почему они к вам пожаловали.

Тут Тишко вдруг запрокинул голову и расхохотался, да так громко, что даже поп и князь недовольно покосились на него.

— Ха-ха-ха, ха-ха-ха! Гости! — всплеснул он руками. — Не многовато ли будет, а? — И он опять загоготал, тряся головой и отчаянно отмахиваясь руками.

Тем временем Никуша Сыгаев побывал в соседней комнате и привел оттуда Ивана Малого и Дмитрия Эрдэлира в их столь необычном обличье. Они, оказывается, спрятались там и с тревогой прислушивались к тому, что происходит в классе, не потеряв, однако, надежды продолжать представление после ухода непрошеных гостей.

Видимо, поп и князь вначале не заметили убегающих артистов, и потому теперь оба поразились.

— Господи боже мой! — воскликнул поп, пятясь задом от новоявленного «священника», да к тому же своего двойника.

При этом он налетел на кого-то, вдруг побагровел и, обращаясь уже к Боброву, начал выкрикивать по-русски:

— Это что такое? Что это такое, господин фельдшер?

— Да я тут рассказывал собравшимся о соблюдении гигиены, о пользе медицинской помощи, — медленно ответил фельдшер, стараясь не выказать волнения и вместе с тем с трудом сдерживая смех.

— Но это? Это к чему? Я вас спрашиваю, господин фельдшер! — настаивал поп, указывая то на совершенно растерявшегося и опустившего голову Ивана Малого, то на Дмитрия Эрдэлира, который с явно преувеличенным недоумением на лице вызывающе разглядывал гостей. — К чему эти…

— Да они это сами выдумали по своей глупости, — решил выручить фельдшера догадливый Андрей Бутукай.

— М-да! — рявкнул опять Тишко, подкручивая усы. — П-попались, братцы!

— Я хотел объяснить людям, что эти вот, — фельдшер указал на «попа» и «шамана», — не могут помочь больному.

— Шаман — да! Но… но…

— Я, признаться, на обоих смотрю одинаково.

— Вот как?!

— Да, вот так!

— Князь, я попрошу тебя составить акт на сие безобразие… Богохульство! — возмущенно добавил поп и обратился к собравшимся: — А вы все расходитесь по домам и молите бога, чтобы он простил вам ваши грехи. Да подумайте о том, куда влекут вас потерявшие веру в нашего спасителя антихристы — учитель и фельдшер. Расходитесь…

— Нет, останьтесь, — внятно произнес учитель.

— М-да! Акт! Обязательно акт! Как-кое без-зобразие затеяли! — Тишко выдвинулся вперед и, закинув руки за спину, уставился на людей. — Ишь с-скоты! Кнута захотели!

— Ну, Никуша, пойдем составим акт. — И князь медленно направился к двери.

Поп широким взмахом руки благословил народ и тяжелым шагом, слегка покачиваясь, двинулся вслед за начальством.

Оставшиеся некоторое время молчали. Потом раздался молодой и бодрый голос Андрея Бутукая.

— Вы бы хоть свои несчастные бороды да усы сорвали! — упрекал он артистов. — А ты, Иван, даже одеяло не догадался с себя скинуть!

— Мне и в голову не пришло, что они в ту комнату заглянут, — возразил Дмитрий, не чувствуя себя виноватым.

Он обвел глазами класс и остановил взгляд на Луке, который стоял на отшибе, прислонившись к стене.

— Ну, спасибо тебе, Лука, — сказал Дмитрий сурово. — Ты, верно, с тем и пришел на наше представление, чтобы впустить сюда попа и князя. Что ж, ты свою обязанность хорошо выполнил.

— А если мне тогда на двор захотелось… — проворчал Лука.

— Как это он пролез к нам, гадина! — гневно и в то же время горестно воскликнул Афанас. — Эх, не надо было пускать его, вытолкнуть бы — и все!

— Уж не ты ли меня вытолкнешь, нищий сторож?!

Со всех сторон послышались негодующие голоса, люди угрожающе надвинулись на Луку, но он быстро вышел из класса, сильно хлопнув дверью.

Учитель пошептался с фельдшером, улыбнулся и поднял руку:

— Представление продолжается. Это даже хорошо, что Иван и Дмитрий сохранили свои наряды: они еще пригодятся.

Прерванная сценка приближалась к развязке. Сказочно быстро вылечился «умирающий». Указывая на «фельдшера», он неистово кричал, наступая на испуганных, забившихся в угол «попа» и «шамана»:

— Вот кто спас меня от смерти, вот кто избавил моих детей и жену от нищеты! А вы — обманщики! Отдайте назад мои деньги!

— Он помешал, а то бы я вылечил! — в один голос заорали «шаман» и «поп».

А кончилось представление тем, что исцелившийся «больной» под оглушительный хохот зрителей вытолкал за дверь и «попа» и «шамана».

На другой день по наслегу прошел слух, будто акт о пасхальном празднике в Талбинской школе князь отправил в город.

Но вскоре об этом забыли. Поп, как обычно, выехал к таежным эвенкам, кочующим от Талбы до Охотского моря. В эти дни они собирались в условленных пунктах отпевать души умерших, венчать супругов и заодно крестить их же детей. Тут же шла торговля. Приезжие купцы скупали за бесценок, иной раз просто за блестящие безделушки, с трудом добытую пушнину.

Пробыв с полмесяца в тайге, поп вернулся домой, с тем чтобы потом отправиться в Якутск — сбывать меха, приобретенные за время объезда тайги.

Эти несколько дней, которые поп намеревался провести дома, сулили учащимся много неприятностей. За минувшие две недели школьники не только не выучили заданных батюшкой уроков, но и успели основательно позабыть ранее с ним пройденное.

Злоба на учителя и фельдшера, на нестарательных учащихся, усталость после долгого таежного пути с непривычными ночевками в палатках, хлопоты в связи с предстоящим отъездом — все это сделало и без того раздражительного попа еще более нетерпимым и придирчивым. В таком настроении он мог ни с того ни с сего оттаскать за уши, на целый час поставить на колени или в угол, да еще при этом больно прижать к стенке, оставить до ночи в пустом классе без обеда, бить по рукам.