Николай Мординов - Весенняя пора

После митинга Бобров, Воинов и Петров вышли из Благородного собрания вместе с Ярославским. Никита догнал их на улице. Они прошли мимо большого каменного магазина «Коковин и Басов», углом выходившего на центральную улицу.

— Виктор Алексеевич! Куда мы идем? — спросил Никита; ему то и дело приходилось бежать, чтобы не отстать от взрослых.

— Мы — в клуб приказчиков. А ты куда? — спросил Воинов и локтем подтолкнул Петрова.

— С вами…

— Нельзя! — серьезно сказал Петров, смеясь одними глазами. — На митинге ты сидел с эсерами, вот и иди к ним.

— Что эсеры? — Шедший чуть впереди Ярославский замедлил шаги.

Воинов и его друзья смутились.

— Этот малец сидел на митинге между Куликовским и Воробьевым, — сказал Воинов. — Вот мы и шутим: «Иди, говорим, к своим эсерам!»

Ярославский молча посмотрел на Никиту.

«А что, если он меня прогонит?» — испугался мальчик и вдруг вспомнил про свою услугу.

— А я помогал Клавдии Ивановне принести с базара карасей, — сказал он по-якутски.

— Что говорит мальчик?

Петров, смеясь, перевел.

— Помню, помню!.. Он еще про царя говорил: «Царь — война, царь — тюрьма»? Молодец какой! — Ярославский похлопал Никиту по плечу. — Зря вы его к Куликовскому отсылаете. Он наш, наш! С эсерами да с меньшевиками не надо, товарищи, шутить, они еще не раз нам подгадят. Нам еще предстоит долгая и отчаянная борьба.

Они подошли к клубу приказчиков.

У подъезда висела афиша с названием сегодняшнего спектакля — «Доктор Штокман».

Воинов о чем-то тихо переговаривался с пожилой седеющей женщиной, стоявшей в конце длинного коридора.

— Скоро будет антракт. Пожалуйста, раздевайтесь. В верхнем не впущу, — отчеканила она и вдруг перешла на шепот: — Здесь барон Тизенгаузен, городской голова Юшманов… и полицмейстер Рубцов тоже здесь… Снимайте шубы… Порядок!

Она, видимо, серьезно считала, что входить в театр в шубах — большой беспорядок.

Около вешалки поставили рядом два стула, на них положили шубы и шапки. В это время, видимо, закончилось действие, из зала послышались аплодисменты. Ярославский с товарищами устремились туда, а Никита остался сторожить одежду.

В тот момент, когда распахнулись двери зала и в фойе показались первые зрители, раздался громкий голос Ярославского. Публика снова вернулась в зал. Никита подскочил к дверям и, чуть приоткрыв их, заглянул туда.

Ярославский стоял на сцене один и говорил так же, как в Благородном собрании. Напротив Ярославского в первом ряду сидел маленький, щуплый старичок с широкой красной лентой через плечо. Вытягивая свою худую шею, он прислушивался к словам оратора. У него был такой вид, будто он сейчас вскочит и крикнет: «Стой!» Рядом с ним восседала дородная дама в белоснежном шелковом платье.

Сообщение о свержении царя публика, за исключением первых трех рядов, встретила бурными аплодисментами.

Некоторые слова оратора приводили в полное смятение господ из первых рядов. Они, как по команде, оглядывались на старичка с лентой.

Вдруг и сам Ярославский посмотрел на старика сверху вниз.

— Господа! — жестко сказал он и быстро оглядел первые ряды. — Вы надеетесь вашими объявлениями запретить народу посещать собрания… Я вас предупреждаю, что мы начали организацию этих собраний и что они будут иметь для вас нежелательные последствия. Вы доживаете последние часы, и власть уже не в ваших руках — власть в руках восставшего народа. Если вы добровольно не отдадите ее, тем хуже для вас…

В зале раздались громкие аплодисменты и приветственные возгласы. Сидевший рядом с бароном долговязый военный вскочил, звякнул медалями, и его шашка громко стукнулась о край кресла.

Сгорбившийся старик с красной лентой вдруг выпрямился и беспокойно огляделся по сторонам. Его толстая спутница откинулась на спинку кресла и поднесла к глазам платочек. Все дамы вокруг тотчас последовали ее примеру, и вот уже в первых рядах повсюду замелькали белые платочки. Старичок с красной лентой и остальные господа стали успокаивать дам.

— Мы, большевики, призываем якутский народ следовать примеру других областей и городов России и закрыть все царские учреждения, снять с должностей всех царских чиновников! — гремел голос Ярославского. — Пусть сгинет кровавое, темное царство царя! Да здравствует свободная Россия и ее свободный революционный народ! Да здравствует великий вождь революции Владимир Ильич Ленин!

Господа вскочили с мест. Они ожесточенно размахивали руками, что-то кричали, но их слова заглушались аплодисментами, и потому Никите казалось, что они попусту разевают рты.

Ярославский спрыгнул со сцены. Никита помчался к вешалке. Люди гурьбой стали выходить из зала.

Хотя на улице уже было темно, повсюду еще толпился и шумел народ. Ярославский и его друзья быстро пошли по самой середине улицы.

— Жаль, нет Григория Константиновича… — чуть слышно проговорил Бобров.

— Да, если бы Серго был здесь! — задумчиво произнес Ярославский. — Он уехал к больным верст за триста от Якутска. Но он прилетит на крыльях радости. Скоро Серго будет с нами!

Никита только сейчас понял, что Григорий Константинович и Серго — один и тот же человек. Он думал, что есть два брата Орджоникидзе: Григорий Константинович — старший, а Серго — младший.

Сергей Петров каждый вечер занимался с Никитой. И поэтому после митинга, когда все пришли к Боброву, Никита приготовил тетради и книги.

— Нет, сегодня заниматься не будем. Мы уходим, — объявил Петров.

Когда все стали одеваться, Никита тоже схватил свое пальтишко.

— Ты останешься дома, — сказал Бобров, с жалостью взглянув на мальчика. — Мы идем на собрание… На такое собрание детей не пускают… Сергей, задай ему уроки на завтра.

Петров взял книгу и начал быстро перелистывать ее.

— Отсюда и досюда хорошенько перепиши и переведи на якутский. Завтра спрошу, — и он положил перед Никитой раскрытую книгу.

Утром Бобров пришел усталый, побледневший. Он выпил стакан горячего чая и сказал старушке Рахиле:

— Пусть Никита через два часа разбудит меня.

В ту ночь восставший народ под руководством ревкома захватил городской телеграф и телефонную станцию. Днем по городу распространился слух: городская дума сложила с себя власть и передала ее якутскому комитету общественной безопасности во главе с товарищем Петровским.

Опять появились на заборах и стенах домов листовки губернатора барона Тизенгаузена, призывающие народ успокоиться, не устраивать собраний, не выходить из рамок. Говорили, что господин губернатор приказал захватить телеграф и телефон вооруженной силой. Но солдаты гарнизона перешли на сторону революции, и некому было выполнить его приказ.