Петр Проскурин - Том 1. Корни обнажаются в бурю. Тихий, тихий звон. Тайга. Северные рассказы

— Жилка слаба, моя работа вечная, на ней земля стоит. Топором махать — не бумаги строчить. Будь я главный, всех бы заставил на земле работать.

— А ты к Раскладушкину обратись, он тебя в Антарктиду президентом назначит. Там свободно пока, а пингвины народ такой — проголосуют, по Фомке, друг дорогой, и шляпа.

— Соглашайся, Афоня, — сказал Шамотько. — Опережу. Бачишь, чем пахнет? Во! Президент! Будут у тебя дети-пингвины и жинка-пингвинка. Они желтые или черные? — простодушно щурясь, спросил он у Александра.

К обеду все наговорились и надоели друг другу, кое-кто устроился подремать, и Александр, засыпая, слышал, как шуршит за бортом вода и низко и часто постукивает мотор катера.

— Тише вы, — бухнул у него над самым ухом Шамотько. — Сцепились, як собаки. И ты, Афонь, кончай баланду, я тебе новых строгих предупреждений направлять не буду, за шиворот да за борт, там и трепись.

Остаток дня и ночи прошли в сравнительном спокойствии, ночевали у подножия невысокой каменистой сопки, и все на барже еще спали, и вода едва-едва начинала различаться и таинственно зеленеть, когда капитан поднял команду и опять застучал мотор катера; скоро отвалили и пошли дальше, над рекой светлело, и, судя по безветрию, день опять обещал быть погожим, как и вчера.

Головин поднялся из душного кубрика, его разбудил шумно дышавший на соседней койке Кочегаров — раньше Головину никогда не приходилось слышать такого виртуозного храпа.

Выбравшись на нос, Головин поежился, встречный ветер был холодноват, гул дизелей катера возвращался отчетливым эхом от прибрежных скал. Он вчера не успел побриться и теперь время от времени, присматриваясь к сумрачным берегам, недовольно потирал жесткий подбородок.

Солнце еще не взошло, по воде шевелились зеленоватые тени, река потемнела; Головин плотнее запахнул полы пиджака, оперся о поручень и стал глядеть в воду. Дел становится все больше, а времени меньше, задумаешься, словно вчера все было, а уже лет двадцать прошло. Ну конечно, ровно двадцать, осенью сорок второго, уже заморозки хватили. Вот тогда, вырвавшись из концлагеря, они и переплывали Вислу, и тонули один за другим, но ни один не вернулся. А сейчас уже дочь взрослая, и она вот умерла, неожиданно подумал он об Архиповой. Надо было отбросить к черту все условности и драться за нее до конца. Какая же все-таки трусливая скотина человек. Он же любил ее, он теперь знает, что любил.

Головин свел плечи, обхватив себя за локти и стараясь не поддаться ознобу, возвращаться в кубрик не хотелось. Прошло уже несколько месяцев, и она понемногу стала забываться, днями было легче, обступали дела и заботы, и хорошо; что бы он делал, если бы не такая занятость, не окружавшие люди? Он бы, вероятно, с ума сошел. И люди стали другие, на работу все чаще приходят десятиклассники, тоже проблема; попробуй докажи, например, истину такому, как Александр, без определенной подготовки, если он даже в чем-то не прав.

Скрылся за ближайшим кривуном какой-то поселок из семи домишек, и весь восток казался рваным облаком огня, и само солнце, все больше разрастаясь над горизонтом, на глазах меняло оттенок, из бледно-огненного становилось розовым, свет от него еще не дошел до реки, вода была серого, мрачного цвета, сквозь клочья тумана нежно зеленел молодой мох на скалах, в небе тоже была прозелень.

Своеобразие северных рек всегда привлекало Головина, они не походили на своих степных сестер; питаемые ледниками, они разливаются к осени, и тогда их воды бывали особенно холодны. Правда, разлившись, они становятся спокойнее, но только чужак мог обмануться — мели, водовороты, неизмеренные глубины, подводные заломы… Не просто понять характер горной реки; Головину он напоминал судьбу человека, прожившего долгую и трудную жизнь и не желающего о ней рассказывать, и он от своих же мыслей недоверчиво покачал головой; скоро его позвали завтракать, и он был бледнее обычного. Кочегаров, розовый, чисто выбритый, приглядываясь к нему, спросил:

— Вы здоровы, Трофим Иванович?

— Вполне.

Начальник снабжения сострил что-то насчет города, холостяцкой жизни и добавил, что машины получены первоклассные и план теперь должен круто полезть вверх.

— Да-да, пожалуй, — сказал Головин, думая о своем.

Против течения шли тяжело, дни коротали за книгами и рыбной ловлей, но большей частью отсыпались на будущее.

Косачев вел дневник, по-детски радуясь иногда удачной мысли. Ночевали в удобных для стоянок местах, разводили костры; несмотря на ночные заморозки, было тепло и весело. В одну из ночей, на рассвете, проснулись от медвежьего рева, не успели очухаться, как рухнула палатка, прикрыв спящих и вставших; Афоня позднее убеждал всех, что медведь навалился именно на него. Выстрелом в упор медведя свалил капитан катера, спавший в отдельной палатке, и Афоню извлекли полумертвого, и он, отдышавшись немного, незаметно ушел к реке, чтобы привести себя в порядок; вернулся молчаливый и резко осунувшийся и все трогал убитого медведя за холодный нос. Неожиданное происшествие скрасило дорогу; правда, после Афоня дня три страдал животом.

Теперь и днем приходилось двигаться с осторожностью: шел сплав, река была усеяна сотнями тысяч бревен. Все думали о завершении пути и скучали, когда однажды уже перед вечером рулевой стотонной баржи «Курилы», заглядевшись на берега и задумавшись, не сразу обратил внимание на толчок, от которого вздрогнул весь корпус немудрящего судна, и, только почувствовав, что баржа начала тяжело оседать, он выскочил из рубки и стал звать на помощь.

Расталкивая лес, капитан повел катер к отлогому берегу: он сразу понял, что баржа пробита — такие дела были не в диковинку на Игрень-реке, и капитан торопился вытянуть баржу на мелководье. Головин, игравший с начальником снабжения в шахматы, услышав тяжелый, беспорядочный топот ног над головой, выбежал наверх.

— Да что ж это за разбой, два дизеля, — простонал выскочивший вслед за ним Кочегаров. — Новеньких, Трофим Иванович!

— Не суетись, вижу.

— Ах, черт! — вырвалось у капитана, когда метрах в двадцати от берега баржа покачнулась и стала спокойно погружаться, и все видели, как рулевой и его помощник Федька цепляются за рубку, но и она вскоре медленно, у всех на виду скрылась под водой, и люди вынырнули и, отфыркиваясь, торопливо поплыли к берегу.

Начальник снабжения изумленно поморгал и, сплюнув за борт, поглядел на Головина, стараясь показать себя спокойным и находчивым, сказал:

— Знаете, Трофим Иванович, такие случаи бывали и раньше, баржу можно выволочь тракторами. Как-то у Мертвых островов…

— Перестань, Кочегаров, — сквозь зубы процедил Головин. — Мало ли каких случаев не бывало на свете. Ах, черт возьми, шутка ли, два новеньких дизеля.