Иван Пташников - Тартак [журнальный вариант]

— ...мать!.. — услышал он над самым ухом; потом рука потянула его за ворот от бойницы.— Прекратить!..

Это кричал во все горло капитан — пулемет замолк, и человеческий голос под землей теперь резал уши. Капитан, топча ногами лежавшую на полу плащ-палатку, показывал рукой на бойницу:

— Ушли вброд... Левых накрыли...

Стало тихо; в тишине звенел вентилятор, и казалось, что этот звон лезет в уши. Будто в земле, стучало под ним, Боганчиком, сердце: он навалился грудью на холодный цемент у пулемета. Капитан постоял на пороге, потом выпрямился, отряхнул с груди песок — должно быть, полз — и скрылся за дверьми. Осталась только на земле плащ-па­латка.

Боганчик сидел у пулемета, чувствуя, что оперся плечом обо что-то острое и холодное и начинает зябнуть. Напряжение проходило, и ему становилось легче, он мог теперь двигать руками как хотел и смотреть, не прищуриваясь, через оконце в щитке на тот берег, где висела пыль.

Потом поднялся, будто после тяжелой болезни.

Перед глазами застыла бронзовая планка на казеннике. Узенькая, длинная, отполированная пальцами, она тускло блестела на свету, про­никавшем в бойницу. Внизу под ней можно было рассмотреть малень­кую звездочку и буквы; по самой планке рассыпались мелкие черные цифры — от двух до двадцати шести.

Боганчик ощупал кожух — он был горячий, не прикоснуться.

Захотелось выпить воды из колодца. Она холодная, просто ледяная, не такая теплая и желтая, как та, которую приносили вчера вечером в бачках.

Выпрямившись, Боганчик начал счищать с себя песок и кусочки кирпича, впившиеся в колени.

Потом он счищал руками песок с длинных, выгнутых и отшлифован­ных о землю станин. Они были холодные и мокрые; холодным и лип­ким был и щиток, с него пыль не счищалась.

Когда снаружи посветлело — наверно, солнце перешло на берег,— Боганчик вспомнил, что бой был долгий и тапки шли долго, и, видно, прошло их через реку много.

В доте тоже стало светло, и он увидел, приникнув к бойнице, на той стороне, за рекой, высокий зеленый берег. От солнца еще больше побе­лело, стало белым, как мел, шоссе; за ним на поле виднелось жито.

Он вспомнил приказ капитана: «От пулемета не отходить, ждать команды...»

Было тихо и оттого тягостно. Не несли еду и воду. Пахло пороховой гарью; звенели гильзы, падали из-под пулемета на пол. Сбоку, за Крас­ным, слышны были глухие взрывы, будто там что-то толкли в ступе — должно быть, на Бегомльском шоссе. С той стороны, откуда шли танки, появились самолеты. Казалось, это ноют под потолком комары. Комаров в доте много: они чуяли людей и залетали в бойницу. Сейчас они наго­няли сон, и Боганчик, положив голову на руки, долго тер пальцами глаза,чтоб не слипались.

После полудня снова пошли танки. Они уже не показывались на шоссе, шли опушкой леса, правее: обходили мост.

И вновь задрожали стены: била «сорокапятка».

Боганчик опять приник к отверстию в щитке. Дрожали пальцы, они, казалось, никак не могли найти шершавую гашетку. Но справа тускло блестела лента и ползла, подскакивая, к щитку. Когда он отпускал паль­цы и поправлял ленту, было слышно, как звенят, сыплются из-под пуле­мета под ноги гильзы и лязгают гусеницы за рекой на шоссе — совсем близко. И тогда он снова прилипал к скользкому железу.

Когда по шоссе пошли грузовые машины, он уже не стрелял — не было воды.

Потом снаружи в бойницу посыпался гравий, близко разорвался снаряд. Немцы из-за реки стали бить по доту.

Выскочив из дота, Боганчик ощутил, что ветер дует вдоль берега, прямо в лицо. Холодный и колючий на закате солнца, он сухо шуршал в траве; дальше, на реке, где была протока, он стонал и свистел в вы­сокой осоке и ситнике. Горький от дыма, сырой от ила, растертого на переправе, где прошли немецкие танки, ветер бил в лицо, и трудно было понять, откуда несет гарью — может, из Красного, где, видно было, го­рели склады.

Боганчик бежал по берегу навстречу ветру и, когда поворачивал голову, чувствовал, что на нем нет пилотки: видать, сорвало. Он ощупал себя и нашел пилотку сбоку под ремнем, но тут его вдруг охватила тре­вога— и теперь он с трудом переставлял ноги в глубоком песке.

— Сто-ой!.. Застрелю!..— услышал он, и ему показалось, что кри­чат вовсе не ему, а где-то далеко, хотя понял, что кричали позади и ве­тер относил голос в сторону. Еще показалось ему, что кричит вовсе не капитан: тот был тихий. Даже когда по доту с шоссе били немцы, капи­тан, ввалившийся в дверь с забинтованной рукой на перевязи, не кри­чал. Сказал только, положив здоровую руку Боганчику на плечо: «Под­готовиться к круговой обороне».

Танки теперь шли сзади: из Красного по выгону. Ползли, отходя один от другого, покачивались и водили стволами вниз-вверх. Широкие, плоские. Сразу три. Ползли прямо на дот.

Когда Боганчик был уже в лощине, сверху ударила «сорокапятка»— громко, чисто, не так глухо, как слышалось в доте, под землей. Ее, на­верно, выкатили наверх, успели. По реке над водой покатилось эхо и ушло далеко за лес, где заходило солнце.

— Стой!.. — кричал теперь где-то в стороне капитан, и трещал пу­лемет.

Боганчик подумал, что стреляют по нему; над головой визжали пу­ли; потом увидел, как они, будто искры, летели над дотом, за реку, в лес: кучками, словно их кто сыпал из горсти.

«Немцы бьют...— подумал он тогда.— Из танков...»

Из лощины танков уже не было видно, не видно было и дота; тор­чал только на выгоне горбатый курган. Когда Боганчик спрятался за насыпью у моста — мост, как пошли танки, взорвали саперы,— не ста­ло видно и кургана.

За мостом, по ту сторону реки, начиналось поле, и ветер бил те­перь в грудь, трудно было дышать — казалось, ртом пойдет кровь. Бо­ганчик знал, что бежит назад, в Красное: от моста река повернула в сторону.

«На тот берег...» — стукнуло ему в голову, и он испугался: пла­вать он не умел и бежал по берегу в Красное, где был брод и где про­шли немецкие танки.

Позади, за насыпью, били из пушек и грохотали пулеметы.

Он видел, что в Красном горят дома, без дыма, точно спички. Ве­тер сносил пламя на болото, где ревели танки, стлал его по самой земле.

Боганчик, прыгнув в реку, увидел еще, как возле канавы, на вы­гоне, горел высокий, вставший дыбом танк. От него шел дым — чер­ный, как деготь...

Когда стемнело, за рекой во все небо поднялось зарево: горело Красное. Уже сидя на опушке леса, Боганчик долго смотрел на заре­во: видел, как оно дрожало, вытягивалось в длинные кровавые полосы, поднималось высоко в небо и снова опадало — будто кипело. Еще не­давно там были слышны взрывы.

Боганчика вдруг потянуло назад, захотелось вернуться — встать и побежать к реке. Но он вспомнил, как кричал капитан, и знал, чем все это кончится; и некуда было возвращаться — танки дошли до берега.