Иван Пташников - Тартак [журнальный вариант]

И тут он увидел партизан. Они отходили небольшими группами по всему лесу в сторону Пунища. Спокойно, не торопясь, словно вблизи и не было регулярной немецкой части. Партизаны не лезли в болото, а выходили, должно быть, к опушке, к Двиносе. Под носом у немцев пой­дут по берегу реки в пущу, не побоятся, раз не побоялись засесть здесь, недалеко от Красного, в засаду.

Немцы станут их преследовать. Надо бежать в Красное.

Мины рвались теперь, казалось, по всему лесу, и Боганчик поду­мал, что немцы не сунутся сразу дорогой, будут обстреливать из мино­метов и вырубку на горе, и болото, и старый сосняк под логом у Дви­носы.

За вырубкой, видно, где-то на дороге за мостом, снова застрочил пулемет.

На шоссе заревели машины, будто шли в гору. Боганчик услы­шал, как там залязгало железо, словно в кузнице...

«Танки... Могила в лесу... Немцы пойдут за партизанами».

Он бежал теперь с горы в лощину, где светилось поле. Под ногами шуршал сухой серый мох, трещали сучья, и звенела земля, будто где-то в глубине ее была пустота.

Он вдруг увидел впереди дым, густой, синий. Горел лес, а ему ка­залось, что светилось поле.

Боганчик повернулся и побежал от пожара.

Под ногами трещало пламя. Горели сухие желтые сосновые ветви; горели сосновые пни, ровно, будто их нарочно разожгли; шипела, корчилась на мху кора и вереск; шипел от огня мох. Огонь шел по земле. Боганчик бежал и никак не мог выскочить из дыма.

Когда ор наступал на кочки, на желтую редкую траву, куда не до­шел огонь, то видел, как бегали по земле серенькие мелкие ящерицы. Спасались. Ящерицы боялись выбегать на черную землю, где прошел огонь — земля, наверно, была еще горячая,— и вертелись в траве, под­нимая головы.

Редкую желтую траву на земле огонь слизывал, как корова языком.

«Могила в лесу...» — снова стукнуло ему в голову.

Видно, он заблудился, крутится на одном месте.

...Боганчик упал на что-то твердое и острое — это была куча кам­ней. Камни, сырые и холодные, поросли сверху зеленым влажным мхом.

«Где-то близко дорога»,— подумал он и вскочил на ноги.

Он выбежал на чистую просеку и увидел солнце, оно стояло над самым лесом и, казалось, сжигало все живое. Всюду пахло дымом.

Сбоку мелькнула чистая прогалина. В прогалине была видна бе­лая от солнца земля, и Боганчик побежал туда.

Он выбрался на сивец, что рос на просеке кустиками, словно кем- то посаженный. Тут же росли: заячий горошек — он стлался по земле, по песку; толокнянка — ее длинные усики с листьями, как у бруснични­ка, ползли на просеке; вереск, сухой и осыпавшийся, похожий на вы­топтанное скотиной жнивье; мятлица стояла белая, как солома; высо­кая рябинка со скрученным листом, что растет в просеках на сухом песке около пней; и крапива — зеленая, старая, по два-три стебля п гнезде...

Просека в самом конце делалась шире — на нее выходила дорога; далеко, у самой реки, был виден чистый лог. За рекой начиналось Красное...

Боганчик бежал поямо на выгон — к мельнице.

На выгоне за рекой был виден дот — лежали вывороченные из земли белые груды. Немцы взорвали все доты около Красного. Взры­вали этой весной, еще во время морозов, взрывы были хорошо слышны даже в Дальве.

Увидев дот, Боганчик вздрогнул.

Позади, у моста, застучал пулемет. Затем начали стрелять на вы­рубке.

...Сначала Боганчику показалось, что его ударил задними подко­ванными копытами жеребец, ударил в живот, бросив в хлеву на землю. Потом резануло под грудью — словно пилой...

Он упал в песок посреди просеки, отвалившись на спину, словно поскользнулся, и сразу поднял голову. Глаза были полны песку. Поче­му он не услышал взрыва? Только впереди на земле раздался треск.

Он приподнял голову и увидел свой разодранный живот. Всё — в крови. Увидел около себя яму. Из нее шел белый дым, стелясь по дну.

Резкая боль свернула Боганчика, и, скрюченный, он покатился по земле, по песку.

— До-бей-те... До-бей-те!..— кричал он и еще слышал свои слова.

Далеко в конце просеки за рекой на берегу сверкнул и скрылся из глаз взорванный белый дот. Потемнел и осыпался кучей пепла.

19

Ветер поднимал высоко вверх желтую пыль и сухую черную траву. Хватал на поле в охапку рожь, казалось, вырвет ее из земли и погонит в прогалину на Сушковский лог, как солому; не давал идти, становил­ся столбом впереди на дороге. Тогда Алеша нагибался и, отвернув голо­ву, закрывал руками глаза.

Шумел лес на ямах; гнулись сосны, и тогда за ними в просветах было видно высокое, темное, как осенью, небо.

С поля хорошо был виден сосняк, стоявший перед самой деревней. Из-за сосняка вдруг повалил клочьями дым, тянулся под ветром вдоль дороги до самого леса, потом опадал на землю, на рожь.

Алеша постоял, потом пустился бежать в гору по дороге, заросшей рожью. Рожь стегала по щекам, как кнутом.

Солнца не было видно, оно куда-то спряталось. Наконец показа­лось из-за дыма, маленькое и слепящее.

Алеша бежал к ямам, останавливался и снова бежал. Иногда ему казалось, что, утопая в глубоком песке, он бежит не рожью домой, в деревню, а болотом с Тартака на Пунище.

На горе, у ям в сосняке, было сине от дыма, и Алеша долго тер кулаками глаза. Потом выбежал из сосняка на поле, к деревне. За сосняком ветер был еще сильнее, бил по щекам дресвой, гнал, ее с загуменья.

За огородами с земли валил клубами бурый и тяжелый, как деготь, дым. Он поднимался высоко вверх, и тогда его гнул к земле ветер и гнал по дороге к ямам. С ветром летели искры, мелкие, как песок. По земле за огородами бегало пламя.

Возле фермы Алеша увидел две старые сосны, высокие, толстые, их и вдвоем не обхватишь. Все в ямках и дуплах, они издавна стояли в конце деревни, у дороги, где когда-то было кладбище.

На более высокую сосну втащили борону для аистов еще давно, Алеша не помнит когда. Аисты на ней не прижились; борона лежала вверху на сосне краями вниз — обломалась. Боялись, чтобы она не сва­лилась на голову... Алеша узнал борону, увидев ее издалека.

Узнал он и улицу. Она была без домов. Белая от песка, она тяну­лась вдоль деревни, как дорога в поле.

Еще Алеша узнал, что стоит возле Боганчикова забора. Забор об­горел, видно, занявшись от хлева, жерди почернели. Огонь, наверное, гнало со двора по земле, и возле забора выжгло сухую, прибитую нога­ми траву. Ветер сдул с нее черный пепел, и из земли были видны белые корни...

Вдруг совсем близко за моховиной на опушке леса Алеша увидел партизан. Они были в черном, и их было много. Стояли с автоматами в руках и смотрели на Дальву. Передний был коренастый и без фураж­ки, похоже — Сухов. Да это и есть Сухов. Он прорвался с партизана­ми у Двиносы, вышел из блокады. Махорка так и говорил, что парти­заны будут прорываться...

Недалеко от сосен среди дороги стоял впереди партизан Юзюк. В руке у него тускло блестел на солнце короткий немецкий автомат.