Арвид Григулис - Когда дождь и ветер стучат в окно

— Не дать ли вам воды?

Вилде не отвечал, только сжимал кулаки.

— Этот раз в самом деле будет последним.

Вилде все еще не отвечал. Он видел, как с дождевика Лейнасара на пол натекли мелкие лужицы. На улице дождь… Балбесу этому даже не стыдно — наследил в комнате… Как сквозь туман, до него долетал голос Лейнасара.

Лейнасару хотелось знать, не может ли Вилде в самом деле вспомнить кого-нибудь из старых деятелей при немцах, которые живут теперь легально или нелегально в Риге.

— Ведь я вам уже сказал… — пробормотал он.

— Но, может, у вас случайно всплывет что-нибудь в памяти.

Великое желание как можно скорее избавиться от незваного гостя, видимо, дало толчок мозгам инженера.

— Идите к Пакалну! — бросил он.

— К какому Пакалну?

— К капитану Пакалну, его недавно выпустили, работает теперь библиотекарем на «Радиотехнике».

— Адрес?

— Улица Кантора…

— Спасибо и до свидания. И не надо так волноваться. Если в лодку насядут такие нервные, как вы, то она обязательно потонет.

За Лейнасаром стукнула входная дверь. Вилде еще долго сидел, съежившись, за письменным столом.

Пакалн и в самом деле был бы находкой. «А может, Вилде болтает? Пакалн уже на свободе?!» — рассуждал Лейнасар, растянувшись на кровати Алексиса. Петериса Пакална он знал хорошо. Вместе работали на «Телефункене». Не моргнув глазом тот один выпивает три бутылки коньяку, а потом с шестидесяти шагов бьет из пистолета без промаха по пустым бутылкам. С советской властью у него большие и сложные счеты еще с 1919 года. Воевал у фон дер Гольца против красной Риги, потом был офицером буржуазной армии. В 1940 году куда-то скрылся. Пришли немцы. Сперва заделался начальником на «Телефункене», потом ушел в легион, командовал ротой, дослужился до капитана. После капитуляции удрал в Швецию. Боясь осложнений с Советским Союзом, шведское правительство интернировало бывших военнослужащих немецкой армии. Среди них было и много латышских легионеров. Лейнасар с Пакалном даже обменялись несколькими письмами, вспомнив о знакомстве на «Телефункене». В прошлом году поднялся страшный переполох. Шведское правительство заключило с Советским Союзом соглашение о реэвакуации советских граждан, служивших в немецкой армии и удравших за границу. О господи, какой вой поднялся в кругах латышских эмигрантов, когда соглашение распространили на интернированных в Швеции латышских легионеров. Легионеры в лагере объявили голодовку. Несколько офицеров, виновных в массовых убийствах мирного населения, с перепугу покончили с собой. Предприимчивые эмигранты принялись за организацию побегов легионеров в Америку, но из этого, конечно, ничего не вышло. На этом и весь шум затих. Вскоре некоторые из реэвакуированных выступили по рижскому радио, заявив всему миру о том, что никто не собирается их расстреливать или вешать и что им, наоборот, помогли устроиться на работу, начать честную жизнь.

К тем, кто больше всех брыкался, не желая вернуться в Латвию, принадлежал и Пакалн. Он даже обратился в американское и английское посольства, прося их вмешаться, учитывая хотя бы его заслуги в 1919 году. Но в то время готовились материалы к Нюрнбергскому процессу, и посольства притворились глухими.

«Выходит, что и Пакална устроили на работу. Ничего, — решил Лейнасар, — сколько волка ни корми, все равно в лес смотрит».

На другое утро, когда старый Гоба собрался на рынок с яблоками, Лейнасар дал ему денег, попросив купить на обратном пути бутылку коньяка. Без коньяка к Пакалну идти не имело смысла. Из трезвого Пакална слова не вытянешь.

Бывший капитан Пакалн жил у своего младшего брата, который после скитаний по разным немецким частям работал теперь учителем в 29-й школе.

В тот вечер, когда Лейнасар явился к Пакалну, капитан был в квартире один и сам с собой играл в шахматы. Отперев дверь, он даже не посмотрел, кого впустил, и вернулся к шахматной доске. Сквозь полуприкрытую дверь в маленький коридорчик из комнаты проникал свет. Лейнасар тщательно закрыл за собой входную дверь, снял пальто и неторопливо вошел в комнату. Пакалн, искоса взглянув на него, проворчал:

— Янки нет дома.

Лейнасар ничего не ответил, уселся на диван и стал терпеливо ждать. Ждать пришлось долго. Только когда Пакалн опрокинул белого короля, он снова взглянул на Лейнасара. Хотел расставить фигуры для следующей партии, но сперва всмотрелся в гостя.

— Ты? — проворчал он. — Закурить есть?

— Нет.

— Ну да, ты и на «Телефункене» не курил.

Сам достал из брошенного на спинку стула пиджака помятую пачку сигарет и закурил, щелкнув зажигалкой, сделанной из гильзы автоматного патрона.

— В шахматы играешь?

— Нет.

— Глупец, этот вид духовного онанизма — лучшее развлечение в гробу.

— Но зато у меня есть коньяк.

— Коньяк? — недоверчиво спросил Пакалн. — Настоящий?

— Армянский.

Пакалн медленно встал, зашаркал к стоявшему в углу буфетику и достал оттуда две рюмки. Поставил на стол и завертел одну из них в пальцах.

Подстраиваясь к неторопливости хозяина дома, Лейнасар вышел в коридор и достал из кармана пальто бутылку.

Первые четыре рюмки выпили, не проронив ни слова. Лейнасар терпеливо ждал. После пятой последовал вопрос:

— Денег занять пришел?

— Нет.

— Разумно. Все мои доллары в нью-йоркском банке. Угол ищешь?

— Нет.

— Тоже разумно. Все равно не пустил бы. Тут все принадлежит Янке. Он всяких гусынь водит, а мне приходится на кухне на полу спать.

Пакалн все чаще подавал реплики, и Лейнасар понял, что лед постепенно тает. Еще несколько рюмок, и лицо Пакална оживилось, глаза заблестели. И вскоре он, возбужденно жестикулируя, начал хвастать:

— Я только крикнул своим ребятам: «Пошли!» — и пошли. Только дерьмо и дым полетели. Трупов — пруд пруди. Шоссе мости. Меня лучше не тронь. Помнишь, когда мне в первый раз роту дали? От всей роты только четверо уцелели, одного я сам кокнул. Назад побежал. «Латыш на фронте назад не идет!» — крикнул я ему и пульнул прямо в ухо! Чтоб в другой раз лучше мою команду слышал: «Вперед!..» За это мне первый орден дали. Меня лучше не тронь.

— Много у тебя орденов?

— Много, только я их в Швеции на водку выменял. Меня лучше не тронь.

Истории иссякли, когда коньяку в бутылке осталось совсем мало. Капитан как-то встряхнулся и, казалось, только теперь начал по-настоящему соображать, что к чему.

— Послушай, да ты ведь тоже в Швеции был? Еще несколько писулек мне в лагерь прислал, если не ошибаюсь, так я даже отвечал тебе.

— Совершенно верно, и я был в Швеции.

— И тебя выдали.

— Нет, я сам приехал.

— В сумасшедшем доме на учет встал?

— Меня прислали. Господь своих не оставляет.