Арвид Григулис - Когда дождь и ветер стучат в окно

Вечер стоял теплый и тихий, только море рокотало. Растревоженные за день волны никак не могли успокоиться.

«И Ольгерта за день растревожило, и теперь он тоже никак не успокоится», — прислушиваясь к гулу моря, думал Гайгал.

Они шли неторопливым шагом, как курортники, вышедшие прогуляться перед сном.

В окнах еще горели огни. Изредка попадались дачники, кое-где в садах раздавался смех. В нескольких местах они помешали кому-то целоваться.

— В такой вечер даже трудно представить себе, что еще недавно гремела война…

— Когда в ресторане подают такой скверный кофе и по нашей земле болтаются всякие бандиты, а диверсанты черт знает что передают в эфир, часто приходится вспоминать войну, — прервал полковник рассуждения Гайгала.

Гайгал рассмеялся:

— По-своему ты прав, но нельзя знать, что будет раньше — хороший кофе в ресторанах или республика без бандитов и диверсантов.

— Если не ошибаюсь, по этой улочке проходила граница оцепления? Пройдемся по ней.

Они свернули на маленькую, всю в песчаных буграх улочку. Тут совсем не было больших домов. Сиреневые кусты висли над оградами, закрывая освещенные и темные окна.

Улочка упиралась в редкий сосновый лес. За деревьями что-то загрохотало и захрапело. Сквозь них прорвались снопы яркого света. Шум все нарастал, замелькала вереница вагонов.

— Тащит несколько пассажиров, а черт знает какой гам поднимает! — Калнозол был недоволен — нарушили приятную тишину.

— На последнем бюро ЦК кто-то заговорил о постройке электролинии на взморье.

Гайгал уже было хотел свернуть на лесную тропу и пойти дальше, но полковник удержал его:

— Пройдемся еще назад.

Они прошли немного назад и остановились около первой дачи. Она была невелика, на улицу выходили всего лишь два окна. Одно было видно с улицы, другое пряталось за густыми кустами акации, как и весь забор с еле заметной калиткой.

— Чем тебя удивил этот домишко? — недоуменно спросил Гайгал не отходившего от забора Калнозола.

— Меня не домишко удивляет, а беспечность людей, которые, ложась спать, оставляют открытыми окна.

— Не все воров боятся.

— И неправильно делают. И даже не подняли опрокинутую вазу с цветами.

— Какую вазу?

— Не видишь? — Калнозол достал карманный фонарик и направил на окно узкий, но яркий сноп света.

Теперь и Гайгал увидел на подоконнике опрокинутую вазу. Часть цветов еще находилась в вазе, часть повисла, зацепившись за подоконник.

— Ветер только недавно затих. Ежедневно в квартирах опрокидываются сотни ваз. Иные поднимают их сразу, иные — потом.

— Но хрустальные вазы обычно поднимают сразу, особенно в таких домишках, как этот.

— Почему она хрустальная? Обыкновенная стеклянная.

— Хе, хе! Если б ты вздумал сделать жене дорогой подарок, то тебя легко было бы обмануть. Разве стекло так сверкает? — И Калнозол снова направил на вазу сноп света.

— Да, она хрустальная, — согласился Гайгал.

Калнозол уже был у калитки и легко толкнул ее. Она бесшумно отворилась.

— Что ты хочешь делать?

— Как отзывчивый прохожий хочу предупредить людей — пускай закроют окно.

Полковник с капитаном вошли во двор. Никаких признаков жизни.

— Смотри, даже двери не закрыты, — полковник показал на полуприкрытые двери.

— Это в самом деле странно.

Полковник вошел на дачу, Гайгал остался на дворе. Теперь его тоже заинтересовала возникшая ситуация. Он обошел две яблони, кусты черной смородины, несколько декоративных растений. Немного запущенный, но, насколько видно в темноте, довольно приличный садик. Дошел до пристройки, поднялся по лестнице, посмотрел на мансарду, где в окне сверкнула узкая полоска света карманного фонаря полковника. Затем свет блеснул уже на нижнем этаже, и Калнозол вышел во двор.

— Пусто и тихо, словно дом второпях оставили.

Полковник обвел внимательным взглядом дровяной сарай и черневшую над ним в темноте каморку, хотел осветить и ее, как вдруг Гайгал шепнул ему:

— Кто-то идет!..

В самом деле, за кустами акации мелькнула фигура. Оба тихо скользнули в тень сарайчика.

Стукнула калитка, и во двор торопливо вошла женщина. Не глядя по сторонам, она кинулась в открытые двери. На даче загорелось электричество. Сначала снизу. Затем с лестницы донесся перестук каблуков, и свет появился в окне мансарды.

— Она, кажется, прибежала прямо со станции. Очень спешила.

— Вспомнила, наверно, что забыла двери запереть, — сказал Гайгал.

— Исчезнем без шума, — проворчал Калнозол, двинувшись к калитке.

Они прошли по улочке порядочное расстояние, когда захлопнулось окно, на котором лежала опрокинутая хрустальная ваза с цветами.

Когда Лейнасар и Милда вышли из Рижского вокзала, солнце было в зените. На привокзальной площади с Милдой поздоровался какой-то старикашка, обвешанный четырьмя пустыми корзинами. Видимо, он возвращался с рынка.

— Добрый день, папаша Гоба! Что же вы на этот раз хорошего продали?

Старичок остановился:

— Что ж, госпожа Риекстинь, нынче продать можно? Сливы носил.

— И так быстро у вас их разобрали?

— У меня всегда берут. «Виктория». Сама во рту тает. — Застучав корзинами, старичок продолжал путь.

— Что за Гоба? У него сын в Швеции? — спросил Лейнасар.

— Вы знакомы с его сыном?

— Алексиса Гобу я прекрасно знаю. Всегда улицу Безделигу вспоминает.

— Гобы там живут.

Милда вдруг повернулась и бросилась бежать.

— Папаша Гоба! Папаша Гоба! — громко звала она.

Прохожие оглядывались на женщину, так громко кричавшую посреди улицы. Старичок обернулся. Милда поманила его рукой и подождала, пока он вернулся. Из-под козырька потрепанной фуражки смотрели серые, усталые, но лукавые глаза.

— Хочу кое о чем поговорить с вами, если вы не очень спешите.

— Мне спешить некуда, только свинью и гуся покормить надо. У старухи опять радифулит этот.

— Свинья подождет. Отойдем в сторонку и присядем на скамейку, а то эти корзины уморят вас совсем.

— Да они ведь пустые. С утра-то я задыхался и голова кружилась, пока до рынка дотащил.

Не дослушав старика, Милда повернулась и через привокзальную площадь направилась к каналу. У канала она села на скамейку, достала из сумки пудреницу и принялась пудрить нос. Гоба неторопливо ковылял к ней.

За стараниями Милды Лейнасар наблюдал издали, и только когда старичок уже уселся рядом с ней, Лейнасар по всем правилам уличного движения пересек на перекрестке сперва улицу Суворова, затем бульвар Райниса и сел рядом с ними.

— Папаша Гоба, этот молодой человек — друг Алексиса. Он много может рассказать о нем. Вместе в одной комнате жили, вместе на заграничные фильмы ходили.

Услышав о сыне, старик порывисто заерзал, глаза у него загорелись, но тут же опять потухли, стали такими же безразличными, как раньше.