Арвид Григулис - Когда дождь и ветер стучат в окно

Вся речь Лилии по своему тону мало походила на агитационное обращение и больше напоминала вводную часть приказа. Даже его «здравствуйте, мои господа» звучало как приказ.

— Прежде чем мы начнем заседание, я задам еще один вопрос. Как у вас обстоит дело с кличками?

— У нас их нет, — поспешил ответить Вилис.

— Как же это — едете на важную, рискованную и конспиративную работу, а кличек у вас нет. Без кличек нельзя. Вот наш связной Паэгле. Его кличка Янка, вместе с вами приехал Олень, а у вас нет кличек. Сейчас мы это уладим. Вы… как ваша фамилия?

— Лейнасар.

— Вы, господин Лейнасар, впредь будете называться Роби.

— Почему именно Роби?

— На одной из моих предыдущих служб, в генеральной дирекции торговли, где я работал присяжным ревизором, был худой и высокий бухгалтер, похожий на вас. Он тоже носил очень короткие брюки. Его звали Робертом Риекстинем. У этого Риекстиня мы и заимствуем кличку.

Упелниек достал записную книжку и записал: Роби. Лейнасар понимал, что возражать бесполезно.

— А вас… вас мы будем называть Толстяком, — показал он карандашом на Вилиса.

— Разве я такой толстый?

— А разве у этого Оленя есть рога?

Когда с этой церемонией было покончено, можно было начать заседание. В действительности никакого заседания не было. Капитан Упелниек попросту отдавал распоряжения. Силинь сейчас же поедет с ним в Вентспилс. Там теперь и Карнитис. Надо обсудить вопрос о переброске в Швецию «политически важных» латышей. Роби и Толстяк пока останутся в сарае. Когда наступит «соответствующий момент», им дадут знать, и они отправятся в Ригу, в непосредственное распоряжение Лилии.

Заседание кончилось.

Упелниек встал и, вытянувшись в струнку, с минуту простоял словно в оцепенении, затем сказал:

— Я считаю, что мы молча спели наш гимн «Боже, благослови Латвию!», — и, козырнув, покинул сарай.

Олень и Янка последовали за ним. Уже садясь в коляску мотоцикла, Лилия сказал:

— Жаль, что ни у кого не было фотоаппарата. Господа, заблаговременно надо подумать и об иллюстративном материале для будущей истории освободительной борьбы Латвии.

Мотор затарахтел. Завоняло маслом и бензином.

Силинь не показывался. Не ехал и связной. Ни разу не приходил ночевать Карнитис. Вилис и Лейнасар вот уже несколько дней валялись в сене, обросли блохами, стали раздражительными. Три раза в день им носили в сарай еду. Ансманис дал им старые, засаленные карты. Они резались в «дурака».

— Хоть какая-нибудь книга была бы, — пожаловался как-то Лейнасар.

Им принесли две книги. Вернее, целых пять. «Кровавая ночь Венеции» была в четырех томах. Другая книга оказалась романом Дзилюма «Разбитый кувшин». Книги они разыграли, зажав между пальцами длинную и короткую соломинки. Повезло Вилису: ему первому досталась «Кровавая ночь Венеции».

Когда Вилис взялся за третью часть романа, приехал Паэгле. Вилису так и не удалось дочитать «Кровавую ночь Венеции». Паэгле привез приказ: Кронкалну и Лейнасару немедленно отправиться на хутор «Криевкални», что в шести километрах отсюда. Там Лейнасар получит сносную одежду. Завтра утром им надо явиться на вентспилсский вокзал, для отъезда в Ригу.

Лейнасара в самом деле снабдили лучшей одеждой и обувью. На другое утро они уже сидели в поезде, который вез их в Ригу. Билетами на вокзале их обеспечил Межниек.

В Ригу, хоть и без всяких документов, они добрались благополучно. Въезжавших в Ригу немцы проверяли меньше, чем покидавших ее.

Паэгле дал Лейнасару адрес какого-то студента — «ауструмсца», у которого для начала можно было остановиться. Но по пути туда Лейнасар решил пойти на свою старую квартиру.

— Не похоже ли это на добровольную явку в гестапо? — спросил Вилис.

— Теперь люди приходят и уходят, и никто не станет интересоваться, где ты был.

Они подходили к двухэтажному домишку на улице Дартас. Лейнасар еще издали увидел большой клен. Когда он со студентами готовился к отъезду в Швецию, дерево это только еще начинало цвести, а теперь листва уже закрывала весь дом.

Да, дерево по-своему ведет счет времени. Какое ему дело до какой-то Швеции, до убежищ в вентспилсских песках, до глухого гула там, на востоке. Дерево меняется только внешне. Сущность его остается неизменной.

А они?

На крыльце сидела вдова ломового извозчика. С весны она еще больше осунулась и побледнела. Она смотрела на пустую, тихую улицу. Лейнасара женщина заметила только тогда, когда он поздоровался.

— Доброе утро! Наконец-то вы дома. Много сена накосили?

— Кое-что накосили.

— Да, да, и моя дочка… вот уже месяц, как в Мадону уехала. Только бы немец не схватил и в Германию не угнал. Чудовище это из живых кровь сосет. Но недолго ему лютовать так. По ночам, как притихнет, все гудит где-то. Хоть бы скорей пришли.

— Кто? — не понимая, спросил Лейнасар.

— Ну, наши!

— Кого вы называете «нашими»?

— Как кого называю? Кого все называют. Ну, красных.

— Вы ждете красных?

— Бог ты мой, да кто их не ждет? Все ждут… Опять жить можно было бы.

— Может быть, может быть… — пробурчал Лейнасар.

Поднимаясь на второй этаж. Вилис спросил:

— Слыхал?

— Разве я не говорил? Теперь такое время — люди месяцами пропадают.

— Да я не об этом. Слыхал, что она говорит?

— Только слушай, что каждая старуха болтает!

— Но она сказала, что многие ждут.

— А тебе-то что? За нами все мосты сожжены.

— Разве мы этого хотели, когда уезжали отсюда?

— Хотели или не хотели, а это так. А теперь — куда тебя поставили, там и стой.

— Но как же это случилось?

— Случилось, как видишь.

Вилис ничего не ответил, только тяжелее задышал, взбираясь по узкой лестнице.

Покидая квартиру, Лейнасар шутки ради сунул ключ под половик. Он и раньше так делал, когда приглашал к себе девушку и не был уверен, что в условленное время будет дома. Ключ лежал на том же месте. Никто и не тронул его. Дверь заскрипела. Вот и все, что изменилось. Раньше дверь не скрипела.

В комнате было душно и жарко от солнца. Лейнасар распахнул настежь окно, в комнату ворвался свежий воздух.

В тот же вечер они включили приемник и настроились на московскую волну. Информбюро сообщало, что освобождены Даугавпилс и Резекне. Было двадцать седьмое июля.

Часть высшего офицерства вермахта понимала, что Германии катастрофы не избежать. Они хотели спасти то, что еще можно было спасти, и видели только один выход: капитулировать перед англичанами и американцами, открыть фронт западным армиям. Если вызвать вооруженное столкновение между Советским Союзом и капиталистическими государствами и не удастся, то, по крайней мере, можно будет надеяться сохранить хоть какую-то долю могущества Германии под опекой американцев и англичан. Для этого надо убрать с пути фюрера, все еще верящего в какое-то чудо. 20 июля 1944 года на Гитлера было произведено покушение. Оно не удалось.