Сергей Гуськов - Пути и перепутья

Олега еще раз послали на завод принимать для полка самолеты. Он ехал через холодные вьюжные степи. На каждой станции вагон штурмовали солдаты-отпускники, запасники, возвращающиеся из госпиталей или командированные. Все они, казалось, вылезали из-под земли, из-под снегов, замерзшие, измученные долгим ожиданием поезда. Олег попал в вагон только благодаря находчивости морячка из плавсостава: через приоткрытое окно в туалетную комнату.

Вагон был набит под потолок. Зыбкими этажами почти висели друг на друге. А морячок умел устраиваться в любой обстановке. С багажных полок к нему свесились двое в тельняшках.

— Браток, откуда?

— С Черноморского.

— Горилка есть?

— Не шуми…

— Тогда крой на поло́к. Поддадим пару. Морской салон. Сдаем по случаю.

— Со мной голубятник.

— Кореш?

— Ага.

— Кройте оба.

Они с Олегом очутились под самой крышей, не доступные ни проводнику, ни любому простому смертному. Можно было даже прилечь, растянувшись во весь рост.

Морячки ехали уже с неделю и уничтожили запасы съестного. Олег выложил свое довольствие, его напарник — бутылку самогона с кукурузной затычкой и банку американской тушенки.

После двух суток ожидания на промерзлом вокзале они утонули в жарком угаре. Резались в карты, изощрялись в анекдотах, отбивались от атак снизу, тянули песни. Олега хлопали по плечу:

— А ты нашенский, голубятник! Морской закваски!

Сойдя на нужной им станции, морячки прокричали в тамбур:

— Эй, братва на третьей полке! К вам пассажирки! Высший класс! С подножки сняли. Принимайте!

Над головами впритык стоящих солдат сильные руки подняли, что-то продолговатое, завернутое в солдатскую шинель.

— Эй, пехота! Царица полей! Люди вы или не люди? Передавай дальше! Она ж ледышкой стала…

Раздался смех. Сверток, как по конвейеру, поплыл над головами. За ним другой.

«Свертки» оказались девушками, промерзшими до костей. От шинелей веяло холодом, с обледенелых байковых портянок — ими были обмотаны лица — капало.

— С ума сошли! — ужаснулся морячок. — Жить надоело?

— Нам ждать надоело! — простуженным баском отозвалась одна из девушек и стала разматываться. — Трое суток не могли уехать.

— А вы что же? Снимайте шинель, быстрее согреетесь! — предложил Олег своей соседке.

— Спасибо! — послышался из свертка нежный голосок.

Девушка скинула шапку, и он увидел темную головку с тяжелым кольцом кос на затылке, светлые застенчивые глаза. Помог стянуть сапоги. Обхватив руками замерзшие ступни, девушка смотрела на Олега благодарно и размягченно.

— Спасибо. Просто блаженство!

Снизу полетели было намеки насчет того, как девушек отогреть, но моряк перегнулся с полки и рявкнул:

— Цыц, пехота! Сами грамотные! Разберемся!

— Точно! — захохотала его соседка. — Сейчас бы что-нибудь для сугрева!

— Найдется! — подмигнув Олегу, матрос полез в свой «сидор». — Для вас сберег!

Вторая девушка тоже глотнула самогона, но не произнесла ни слова. Только улыбалась утомленно. Потом шепнула Олегу:

— Я лягу, а? Не спали трое суток. Вы сядьте на край, отвернитесь. Я скоро…

Олег отвернулся. За спиной зашуршали ее одежды, Олега будто обдало жаром.

— Спасибо! Все! — донесся шепот. — Теперь и вы ложитесь. Места хватит…

Олег так и окаменел. Даже губ в ответ не смог разомкнуть.

— Да ложись ты, чучело! — привстав, подтолкнула его в грудь девица с соседней полки и захохотала, упав за широкую спину матроса. — Часовых нам не надо!

— Точно! — хохотнул матрос.

— Да вы что?! — Олег покачнулся — девушка отпрянула в темный угол и до испуганных глаз закрылась шинелью. — Вы подумали, что я… Как вам не стыдно?!

Она натянула шинель на голову и затряслась от слез. На соседней полке притихли. Олег посидел неподвижно, потом, стараясь не задеть, прилег рядом с девушкой.

— Вы напрасно плачете, — прошептал. — Места тут действительно хватит. Отдыхайте спокойно.

Она замерла, потом вытянулась вдоль стенки, открыла лицо. Ее глаза распахнулись так близко, что, казалось, коснулись ресницами его лба, и в этих огромных глазах отразилось все, что потрясло девушку, хрупкую даже в солдатской одежде.

— Война не война, а человек все равно не может превращаться в животное. Правда? — горячо прошептала она. — Мы и воюем за то, чтобы жила любовь — чистая и прекрасная… Разве не так?

Он удивился страстности ее слов, с усилием поднял отяжелевшую руку и опустил на ее мягкие волосы.

— Так… Спите. Вам надо отдохнуть.

— Спасибо! — Она доверчиво взяла его руку в жаркие ладони. — Не будьте никогда мужланом, мужиком! — прошептала почти беззвучно. — Это страшно! Это глупо… Это несносно…

Она ткнулась носом в его теплое плечо и мгновенно уснула.

Олег долго лежал неподвижно, почти не дыша. Когда девушка повернулась на другой бок, он тоже вдруг провалился в сон.

Когда открыл глаза, девушки уже были одеты и озабоченно переговаривались о том, как от станции добираться до своей части.

— Вы уже сходите? — удивился Олег.

— Да… — Его соседка, закалывая шпилькой свернутую косу, улыбнулась ему одними глазами. — Скоро наша остановка.

— Ни черта не выспалась, — донеслось с другой полки. — Когда уж вся эта заваруха кончится?

— А я будто дома побывала, — шепнула Олегу его девушка. — Так чудесно!

— А где он, ваш дом? — спросил Олег, следя за ее проворными руками.

— В Москве.

— А вы кто?

— Я? Связистка.

— Нет… А до этого… До войны…

— Скрипачка. В консерватории училась.

Большие серые глаза ее смотрели не мигая, словно ожидали новых расспросов.

Олег уже нащупал в кармане блокнот, чтобы записать адрес девушки, но вдруг вспомнил о фотографии Нади, всегда лежащей там, и отвернулся.

Он сдержанно попрощался со связистками, помог сойти и с грустью пожал им руки. Уже тогда первые, смутные сомнения сменили в его душе привычную грезу о Наде. Что-то оборвалось в нем, он это почувствовал, но еще боялся поверить, так же как и достать Надину фотокарточку, чтобы по-прежнему, ни о чем особенном не думая, смотреть на нее и согреваться всем, что соединило их в ту новогоднюю стужу. Перед ним маячили теперь — увы! — не Надины, а эти, широко распахнутые и будто зовущие за собой серые глаза связистки.

В части Олега ждали сразу три письма Топорковой. Его окружили, требуя «выкуп», предвкушая, как он, просияв, вопьется глазами в аккуратные Надины строчки, а отходя ко сну, расскажет, как и все в эскадрилье, — какие же секреты, кроме военных, были у них в войну, — «Надя пишет, что…».

Но на этот раз Олег, не прочитав, сунул письма в карман и, вскочив на бензовоз, уехал в штаб докладывать о прибытии. Он вдруг открыл, что знает наперед содержание писем: «жду, жду, грущу, особенно в праздники, когда других видишь вместе; не могу уснуть, не поговорив с тобой мысленно; видела тебя во сне — добрым, ласковым; мелькнули в толпе бескозырка и морской воротник — и я, как дурочка, кинулась вдогонку, а потом с час ревела: ты же не здесь, ты далеко; однажды решила не брать на завод твое письмо, чтобы не отвлекаться, и не выдержала… отпросилась у мастера, помчалась домой».