Сергей Гуськов - Пути и перепутья

Олег снова откинулся на стуле, потянулся, потом закончил:

— Силен генерал! Целый час говорил — интересно! Там и парторг ЦК сидел, тоже, видать, мужик толковый. Но он нездешний, недавно откуда-то присланный, сам только осваивается, он больше помалкивал и кивал. Я попробовал генералу о Петькиных делах рассказать, а он нахмурился: «Мы разве жалобщиком тебя выдвигаем? Твой комсомол зажимают, ты и борись, да посмелей, чтоб и другие посмелее стали. Будет не под силу, поможем!» Я только и сумел выпросить, чтобы, пока соберут для выборов нового комитета конференцию, по цехам мне походить, оглядеться. А конференция плохонькая была, еле кворум собрали… Вот такие-то дела, брат…

И Олег, хлопнув себя руками по коленям, резко встал:

— Ладно, Васька! Рад, что снова повстречались. Хорошо, что ты рядом, что жив. Сейчас выговорились, и точка, будто в церкви помолились. А то и не знал, как таким взбаламученным к Володьке явиться… Сходишь со мной? Одному все-таки страшновато.

— Конечно, пойдем.

До шоссе мы с Олегом шагали молча и быстро, как перед сложным боевым заданием, когда все предстоящее прикидывают не один раз, а на тротуаре вдоль желтой насыпи для трамвайных путей Олег сбавил шаг, разглядывая перекопанную улицу.

— Бульдозер бы… Да все за рекой, на стройке.

Там, где насыпь обрывалась, стайка крикливых ребят рубила лопатами лопухи. Олег пояснил:

— Школьники вкалывают… Нынче их день. Потом — домохозяек. Каждый горожанин отработает «на трамвае» по тридцать часов… Ты небось и лопатки земли сюда еще не бросил? Мобилизуем! Только скучно работают. Музыку надо сюда. Я с Дворцом культуры уже разговаривал. Организуем машину с громкоговорителями, хотя бы пластинки хорошие крутить. Коллективный труд — это ведь праздник!

И у стадиона, куда, урча, завернула пятитонка с ручками лопат, торчащими над горой глины, Олег приостановился.

— Экскаваторчик бы, самосвалы! Да где их взять? Хорошо, бортовые машины дают. Знаешь, мы вокруг футбольного поля высокие трибуны возведем, как в Москве, на стадионе «Динамо». Только там из бетона, а у нас пока насыпные. Горы земли сюда придется перебросить.

А когда мы вышли в поле, между нашей, заводской, и древней частями города, Олег и вовсе широко раскинул руки:

— Тут осенью будем парк закладывать — в честь Победы. Огромный и сразу с многолетними деревьями. Так что мы с тобой в нем еще погуляем…

Вот так бы идти с Олегом, не спеша разглядывать город и жизнь, — с ним все выглядело ярче, по-особому. Да уже показалось старое кладбище, а через дорогу от него — две пятиэтажки. Сараюшки в пролете между ними в войну растащили на дрова, и там теперь был молоденький сквер с грибками и песочницами.

— Благоустроили, — заметил Олег и, мельком взглянув на Надин дом, заторопился к Володькиному.

Дверь нам, к моему изумлению, открыла сибирячка Светлана Зыбина. Серые глаза ее отдавали голубизной, а ковыльно легкие волосы, казалось, колышутся от легкого ветерка. Но улыбка сползла с ее нежного лица, широко открытые глаза округлились до предела, когда она перевела взгляд с меня на Олега.

— Вы Пролеткин? — чуть ли не с испугом спросила она. — Невероятно… Я вас таким и представляла…

Голос Светы упал, губы поджались, и она холодно сказала:

— Что ж, проходите! Тут не моя воля… Вас ожидают… К сожалению!

— Это как понять?

Олег, насупясь, уже нацелился прямиком прошагать мимо нее к Володьке, но Светлана, заступив ему путь, властным жестом показала на другую, распахнутую дверь. За нею, у письменного стола, сидели Петр Кузьмич в черном строгом костюме и Николай Зажигин, как и мы, в белой рубашке с закатанными рукавами. Не ответив на наше «здравствуйте», Николай тотчас встал и протянул нам какие-то тетрадные странички.

— Вот, подпишитесь… Или тебе, как комсоргу ЦК, нельзя?

— Что это? — Олег взял тетрадь.

— Письмо Сталину. От учеников Елизаветы Александровны. Просим полностью восстановить ее репутацию.

— Вот это да! — восхитился Олег. — Давай ручку!

Петр Кузьмич молча кивнул нам и отошел в уголок к креслу-качалке, в котором сидела… Зарницына. Она не шелохнулась, но ее темные глаза жадно устремились на Олега. Он неловко склонил перед ней голову.

— Значит, вы теперь молодежный заводила? — спросила она чуть слышно. — Вам повезло. А заводу — больше. — И вдруг прыснула, как школьница, в платочек. — А стекла мне бить не будете?.. И что вы думаете об эгоизме молодых? Да-да! Он им искони присущ. Считают правом только брать и брать — от дома, от учителей, от государства. Все — наряды, блага, знания. Надеюсь, вы полагаете, что надо учить не только брать, но и отдавать — сызмалу? Чтобы не вырастали потом махровые мещане?

Олег посмотрел на меня, словно говоря: «Вот Цыпища!», но ответил вежливо:

— Нам пока мешает эгоизм начальников — не всех, конечно, отдельных. Тех, кто не дает молодым развернуться в полную силу.

— Понятно! А мне крайне надо вас посетить. Насчет школы рабочей молодежи… Видите ли, я перехожу туда. Захотелось поработать с молодыми людьми. Школа огромная, тяга в нее еще больше. И прекрасно! Сколько одаренных ребят в войну недоучилось! Их надо зажечь… Помочь им… Но… это длинный разговор… Так я зайду к вам?..

— Пожалуйста… Если надо… — буркнул Олег, но тут же сдипломатничал: — Могу и я зайти. В школу…

Зарницына чуть приметно улыбнулась ему и перевела взгляд на тетрадь, лежащую на столе. Олег наклонился и стал листать странички, разыскивая место, где подписывать.

— Э нет! — остановил его Зажигин. — Сначала прочти. Штука серьезная.

— Ты же писал письмо?

— Ну, предположим…

— Что ж тогда смотреть!

— Трогательное доверие, — усмехнулся Зажигин, — весьма польщен… Только прошу: подпись разборчиво и все остальное: фронтовик, член партии, комсорг ЦК, домашний адрес. Как думаешь, подействует?

— Еще бы! — Олег передал ручку мне. — Уже рота подписалась!

— Батальон наберем, если надо. Полк! И петицию учителей особо приложим. И знаешь? Ведь это мы добились, что Олимпиаду не посадили к нам директором. Клара Петровна вот возглавила нашу делегацию к Синицыну. Тот поворчал: мол, зря переполошились, о новом директоре и речи пока нет… Как все обернется?..

Я не сразу подписал письмо, долго рассматривал подписи. Привлекли добавления к знакомым фамилиям: технолог, слесарь, библиотекарь, бухгалтер, торговый работник… Фамилий парней было мало, больше девчачьи. Увидев в конце аккуратную подпись: «Хаперский, инженер», я невольно воскликнул:

— И Аркадий подписался?

— Услышал о письме, сам пришел, — ответил Зажигин. — Он артельнее стал. А ты что — удивлен?

— Ничего. Так…

Самому бы об этой истории написать, и не на трех страницах, а со всеми подробностями — в них, может быть, все дело!.. Но Николай уже теребил меня: