Сергей Гуськов - Пути и перепутья

— Прочтите сами! Пожалуйста… — стал умолять Олег. — Нам всем это важно…

Светины глаза сердито метнулись в его сторону, но Надя положила руку на ее плечо, сказала увещевательно:

— Прочти… Это — Пролеткин…

— Имела честь… Знакомы… — сухо, отрывисто, совсем на манер Зарницыной, буркнула Света.

Она начала читать:

— «Гойя прав: сон разума рождает чудовищ. Я должен раз и навсегда перешагнуть через этот страшный день. Наверно, у меня действительно кровь голубая, кости тонкие, а нервы слабые, как шутил Олег. Я не могу убежать от этого дня. Он хватает за глотку. Я вижу, как жалобно смотрят на меня люди, врачи. Им нужно знать, что со мной. И мне надо знать. Я хочу выскрести из себя, навсегда отбросить тот день. Он как кошмар, врывается, когда остаюсь один, и, как ураган, все ломает во мне. Я презираю себя за мнительность, за неотвязные думы об этом дне. Выброшу их — буду жить. Нет, на что я такой нужен?»

Света вдруг уронила руку, державшую бумагу.

— Нет, не могу… Лучше потом… Когда перепишу… Я на этом месте чуть не заплакала, сказала: «Может, позвать Петра Кузьмича?» А Володя: «Не смей! Тогда — конец! Пиши!..» Он рассказывал, как его ранило, засыпало землей — снаряд попал в убежище. Из Володьки вытащили двадцать осколков, представляете? Сначала быстро говорил, без запинки, а потом стал цедить по словечку… Вот…

И Светка все-таки набралась духу прочитать конец записи:

— «Садилось солнце. На стену через окно легла тень от верхушки березы. В палате нас было десять, все неходячие, тяжелораненые, и даже нетранспортабельные… Я не мог повернуть головы и видел только чью-то высоко поднятую забинтованную ногу на одной койке и лицо молодого парня — он лежал боком ко мне — на другой. Когда мы встречались взглядами, парень подмигивал. Ему, по-моему, отняли руку и ногу. Нам хотелось поговорить, но сил не было. Тогда я стал смотреть на побеленную стенку. Верхушка березы отпечаталась на ней очень отчетливо и напоминала султан. Она вся трепетала… И вдруг за окном совсем близко ухнул взрыв… Потом — второй, послышалась перестрелка. Раненые насторожились. Вошла сестра: «Это так… Не обращайте внимания». Вскоре стрельба стихла. Но было тревожно, казалось, что нечем дышать. И тут… тут… словно ветер принес: под окном — резкая немецкая речь… Я закрыл глаза, думал — брежу… Потом взглянул на соседа — он тоже косится на окно…»

— И вот… — Света крепко потерла лоб. — Володя как закричит — и к окну! Я еле успела схватить его, перелетела через кровать. Тут и Петр Кузьмич прибежал… а я в обморок грохнулась…

— У Володи возвращение пережитого, — повторил Петр Кузьмич. — В палату, думаю, ворвались немцы, и он или выбросился со второго этажа каким-то чудом… Ходить-то не мог… Или… Однажды он бредил о немецком десанте… В общем, врач выписал кучу успокоительных, порекомендовал покой… Он уснул.

Олег нервно ходил по комнате. Надя попросила:

— Посиди спокойно.

Он послушно присел. Из Володиной комнаты донеслось:

— Света-а-а…

— Мы пойдем к нему, Петр Кузьмич! — загорелся Олег.

Первой в комнату вбежала Надя, сдернула с окна одеяло, наклонилась к Володе:

— Как ты? Тебе что-нибудь дать?

Но Володька лишь скосил на Надю глаза и, будто не узнав, отвернулся.

— Света… — тихо позвал он. — Потом добавил голоса: — Света! — Кровать дрогнула от его резкого движения. — Све-е-та!!!

Светлана мигом возникла возле него, опустилась на колени. Его сухие губы сломались в улыбке. Он выпростал руку, коснулся ее светлых легких волос. Мы вслед за Надей вышли на цыпочках. Надя заторопила нас:

— Пойдемте, пойдемте… Петру Кузьмичу тоже нужен отдых. Он в случае чего за мной пошлет. Я ведь рядышком живу…

Во дворе гоняли ребятишки, орали истошно.

— Наверно, опять дом на дом, в «красные» — «белые», — устало заметила Надя.

Она прищурилась и вдруг протянула мне руку:

— Спасибо тебе, Вася! Ты настоящий друг!.. Жаль, о себе ничего не рассказал…

К Олегу подошла близко, почти вплотную, но руку спрятала за спину:

— Больше не тревожься за меня, Олег! — сказала, пытаясь поймать его взгляд. — Я тоже выкарабкаюсь и поборюсь, как Володька… Как Володька… А ты… — Голос ее дрогнул. — У тебя ж теперь вон какой выбор — целый завод девчонок!.. А я?.. Считай, что я слишком простая! Да-да! Простого и хочу! Как все!.. И кучу детей! Да-да!.. Прощай!..

Белые туфельки застучали по асфальту. Еще донеслось: «А комсорга другого в цех подбирай!» И Надя исчезла.

Олег глубоко вздохнул, потерянно оглянулся. Сказал:

— С характером стала… Значит, не пропадет. А счастье каждому свое… Это точно. И гадать тут больше нечего… А с чего это, Васька, мне вдруг поскулить захотелось?.. Знаешь, вот так — по-щенячьи…

Лицо его и впрямь исказила гримаса. Но тут его кто-то окликнул — рядом шли парни, видно, с завода.

— Олег! Привет! Слушай, зачем завтра комитетчиков собирают в механическом цехе?.. Или мне не так передали?..

Олег оторвался от меня, шагнул к пареньку.

— Обожди, потолкуем!

Ко мне спустя минуту он возвратился уже с усмешкой:

— Нет, брат, тут не поскулишь! Завтра бой даем в механическом цехе!

В редакцию являлись кто когда. Кто еще вечером обговаривал маршрут для сбора новостей в номер, кто отсыпался после ночного дежурства. Оборотов с утра обходил городские власти и появлялся к полудню. На меня это действовало разлагающе, и в редакцию я собирался нехотя. Вяло одевался, завтракал, брюзжал на все вокруг и на самого себя.

Наверно, меня утомил и непомерно длинный вчерашний день. Он не закончился посещением Володи.

В палисаднике нас поджидала Зойка. Вернее, она там устроила маленькую постирушку, поставив на двух табуретках оцинкованное корытце. Олег прошагал в дом, только и сказав сестре:

— Не очень-то увлекайся, тебе рано вставать…

Но я мимо Зойки пройти просто так не умел. К тому же она и сама, коротко кивнув брату, будто связала меня долгим пристальным взглядом. И я подошел к ней.

— Воды не принести?

— Хватит.

Зойка бойко зашуровала в мыльной пене, словно отмывала не тряпки, а собственное настроение. Это меня озадачило, и я сказал наобум:

— А мы с Надей почти полдня пробыли!

— Да-а?! — Откинув волосы, Зойка задержала у лба мокрую руку; будто от солнышка, просветлела в ее глазах легкая зеленца и тут же погасла, как и у Олега, когда он замыкался в себе. — И что ж? — Она вновь принялась шуровать в тазу. — Все проверяешь, способен ли Олег на чувства? На подобные твоим, конечно, нет! Один пикник у реки — и кульбит на сто восемьдесят… «Мне не нужно славы, карьеры…» Брехня! Сам, как на стенку, в газету полез… Мне все равно, что вы там с этой Чечулиной придумали, да газету жалко… Вот мне один знакомый рассказывал, у них на стройке тянут с закладкой жилья, сразу за заводские площадки взялись, а как строители за рекой перезимуют, дело вроде бы десятое… Куда ж ему толкнуться за помощью? К тебе, что ли? Да ты с собой еще не знаешь что делать, а приткнулся в газету, боевое место занял. А зачем, самому непонятно. Разве не так? Мать не зря за тебя опасается. К кому ты прилип? Я Ирку знаю, еще по Сибири. Вся в мать, а ты сам говорил — Олимпиаду не терпишь!