Михаил Никулин - Повести наших дней

— И то правда… — И застеснявшийся учитель с ватажкой учеников, подгоняемые метельным ветром, быстро скрылись с глаз.

Буркин подошел к саням:

— Василий Калинович, по такой озверелой погоде куда ты собрался уезжать?

— Подальше от Буркина и от его затей!

— От Буркина ты можешь уехать через день, через два… Уехать по хорошей погоде.

— А еще что ты мне подскажешь? — спросил Мелованов, сощурясь.

— Да ведь нездоров ты! Вон как пожелтел! И голову неспроста перевязал!

— А ты вон красно-рыжий от самого рождения! И никто тебе об этом не говорит!.. Не болтай и ты мне такого… С дороги!

— Аким, подскажи, как мне с ним? — обратился Буркин к Акиму Ивановичу, стоявшему в стороне.

— Ну уж избавь! Я пробовал склонить его в разумную сторону, да чуть сам не одурел! Пришел домой, чую — в голове горит, в печенке — тоже пожар. Повалился на кровать и десять часов спал как убитый!

Из-за наскочившей метели не видно, кто, смеясь, высказывает сочувствие Акиму Ивановичу. Но Сашку Гундяева на этот раз метельной волной не накрыло. Он не смеется. На рано забородатевшем худощавом лице его колючая тоска. Он подпирает сани сзади и кричит:

— Будя вам скалить зубы! Человек устремленный в путь! Ослобоните ему дорогу!

Сашку Гундяева громко поддерживает Маришка Ивлева:

— Человек едет на поиски счастья! Дорогу!

Буркин за рукав тянет Катю в сторону. Он, видимо, решил не тратить попусту слов на уговоры Мелованова.

— Но! — сердито дергает за вожжи Мелованов.

— С богом! Счастливой дороги! — слышны голоса Маришки Ивлевой и Сашки Гундяева.

Сани сдвинулись с места и, накреняясь вправо и влево, перевалились через небольшой сугроб. И тут впервые из саней подала голос Авдотья Петровна:

— Катя, как же я буду без тебя? Как же я буду?.. Не забывай моих наказов, Катя! — Закутанная в теплый платок, Авдотья Петровна то запрокидывалась на спинку саней, то падала головой в колени.

Я видел, как маленькие руки Кати, провожавшей глазами Авдотью Петровну, сжимались в кулачки и разжимались. Лицо ее и взгляд заострились и медленно двигались вслед за санями.

— Так он же ее везет на погибель! Сашке Гундяеву и Маришке Ивлевой — им все равно! А нам — нет, не все равно! — И она побежала за санями, потянув за собой несопротивляющегося Буркина.

Дальше мы видели, как они цеплялись за сани, но никак не могли их остановить. Любознательные побежали следом. Скоро косой удар метели захлестнул не только сани, Буркина и Катю, но и кинувшихся вдогонку.

Шли минуты, метель на дороге ничуть не стихала, а тут, где мы остались, было светло и тихо.

— Михаил Захарович, пошли чай пить.

— Аким Иванович, но они же должны вывернуться из непогоды… Все вместе и попьем чаю…

Приступ озорного смеха завладел Зубковым. Сквозь смех я слышал его слова:

— Конечно, они вывернутся… И без нас с вами не найдут дома… Михаил Захарович, не чудите — колхозное дело не завалится из-за того, что Мелованов сбежал!

— Чего ж вы насмехаетесь над человеком, что по вашей вине на изгнание обрек себя? — высказался Сашка Гундяев, при каждом слове щепоткой пальцев дергая себя за бородку.

Искоса взглянув в нашу сторону, Маришка Ивлева холодно заметила:

— А что им?.. Соседи, а как чужие чуженины…

— Гражданка Ивлева, а ведь ты гнешь не в ту сторону!

— Чем докажешь, гражданин Зубков?

— А хотя бы тем: от колхозной жизни Мелованов норовит убежать, а ключи от дома оставляет Зубковым. И корову Горболыску тоже распорядился перевести к нам. Еще нужны доказательства?.. Молчите? Давайте помолчим.

Долго молчали. Из метельной непогоды вынырнули Катя и Буркин.

— Сумели найти средство, чтобы остановить сани? — подсмеивается Аким Иванович.

— Я все ж нашла одно средство. Я ему сказала: «Не остановишь лошадь — ключи от дома отдам Гундяеву и ему же отведу Горболыску!» Эх, как он взвился на своих козлах и как гаркнет на меня с вышины: «Ты что, сдурела? Вот я тебе отдам Гундяеву и ключи, и Горболыску! — И с кнутом ко мне. — Ты что, хочешь, чтоб Гундяев от всего оставил мне рожки да ножки?!» И опять с кнутом ко мне.

Я незаметным толчком даю знать Кате, чтобы была осторожнее в словах. И тут только она и Буркин заметили в стороне стоявших Сашку Гундяева и Маришку Ивлеву. Неловкое молчание.

— Пойдем отсюда, Маришка, — нарушил тишину Сашка Гундяев. — А то тут столько набрешут — уши распухнут от ихней брехни…

— А и в самом деле распухнут. Пойдем…

Аким Иванович в спину им громко, раздельно сказал:

— Сейчас выведу Горболыску к колодезю напоить. Зимой, когда сады голые, из ваших дворов все видно, что делается у нашего колодезя. Да я на всякий случай, чтобы не забыли поглядеть, в ведро постучу!

…Катя, Буркин и я уже сидели за столом, пили приостывший чай, когда со двора донесся резкий, бубнящий звон порожнего ведра. Катя засмеялась:

— Акимушка дает знать Сашке Гундяеву, чтобы посмотрел на Горболыску! Вон он с ней у колодезя!

Веселый, с покрасневшими щеками вернулся со двора Аким Иванович. Но это веселье было недолгим. Буркин заставил нас загрустить. После чая он подошел к окну и сейчас же сказал нам:

— А ведь на дворе уже не метет, а бушует! И снизу и сверху, и все сплетается в один узел! Да ведь это тут, в затишье садов и левад, а в голой степи что сейчас творится?!

Послышалось почти беззвучное всхлипывание Кати:

— Пропала ни за грош тетка Авдотья! Мне бы ее столкнуть с саней прямо в снег! Не смей уезжать! И на вашего Василия Калиновича — не подходи, а то зубами загрызу!

Я видел, как по худеньким щекам Кати вдогонку одна за другой бежали слезы.

— Ты вот что пойми, Катерина Семеновна: какого черта мы подсмеивались над Меловановым, когда он говорил, что хочет жить с тросточкой в руке? Ну и ходил бы с этой тросточкой! Она, да эта самая тросточка, нужна ему, чтобы показать настроение… — размахивал Буркин длинными руками.

— А это ведь правда, товарищ Буркин, что тросточка ему была нужна для хорошего настроения, — вытирая слезы, сказала Катя.

— Так чего же мы насмехались, будто и в самом деле главной помехой построению колхоза была его тросточка! — Буркин был уже в полушубке и руки успел сжать в кулаки и засунуть в карманы, и теперь они сердито двигались в карманах, и оттого полушубок его жестко погромыхивал. — И ведь первый в райкоме предупреждал: «Там у вас в Затишном есть Мелованов, вы ж его поберегите… Он такие розы умеет выращивать!» И представьте, — продолжал Буркин, — что первый всякий раз спрашивает у меня про Мелованова — про мастера выращивать замечательные розы… Как-то даже пояснил мне: «Сын у Василия Калиновича с казачьей частью из Новороссийска попал за границу. Последнее время живет в Болгарии. Работает на кирпичном заводе в городе Ямболе. О нем мы получаем хорошие сведения от тех казаков, что возвращаются оттуда». — Буркину нестерпимо стало переносить молчание Акима Ивановича: — Да скажи хоть слово! Молчишь, как покойник! Что с тобой? Признайся — ключа к Мелованову не нашел?