Алешко Антон - Над нами миллион высоты

Дым удовлетворенно кивнул, показал глазами на са­молет:

— Цел...

— Я уже видел,— ответил Смирин.

Тут-то к нему и подлетел Сорочин.

— Где вы-были?

— В медпункте...

— Я так и знал!

— А что такое?

— Давно все у самолета, а вы в медпункте. Самым по­следним приехали...

— У самолета без летчика мне нечего делать,— отве­тил Смирин.— Я не техник, а врач...

Дым отвернулся, сдерживая душивший его смех.

— Едва самолет остановился, мы с Петровым, как по­ложено, подъехали на санитарной машине и забрали лет­чика в медпункт. Сейчас я приехал доложить командиру полка. А вы с техниками пришли?

Сорочин хотел что-то сказать Цыпину, пожаловаться, что ли, стороннему человеку: вот, мол, как тут ко мне относятся, но увидел, что тот медленно удаляется лугом к западной оконечности аэродрома. Не хотел, верно, смотретъ, как беспомощно краспеет Сорочин.

— Разрешите ехать на старт? — обратился к начальнику медслужбы Смирин.

Тот без слов махнул рукой.

У машины Смирина поджидал Дым.

— Давно пора подумать о самолетах, которым не нуж­на взлетно-посадочная полоса. Тогда, Николай Иванович, мы будем садиться под окнами своего дома, в палисадни­ке.— Командир полка окинул взглядом чистое побо, сел в машину и до самого командного пульта молчал. Можно было подумать, что его выбила ив колеи посадка самолета за пределами полосы. Однако нет, он прикидывал план работы на ближайшие летные дни. Надо было подтянуть­ся с групповыми полетами, отшлифовать в первой эскадрилье стрельбу по конусу, чтобы настоящую весну встретить без задолженностей и всем полком взяться на более сложные задачи, совершенствовать летное мастерство.

"Победа" остановилась рядом с командным пультом. Из-за радиомашины вышел лейтенант Макаров — потный, взволнованный, даже несколько растерянный.

Дым быстрым шагом подошел к нему, крепко пожал горячую руку. Веки Макарова дрогнули. Он опустил гла­за, как бы говоря: "Браните меня..."

— Смирин сказал, что вы в медпункте...

— Тоска зеленая в медпункте. Посидел сколько мог и сбежал,— признался Макаров.

— Как вы умудрились ввести машину в штопор? — раздумчиво, будто размышляя вслух, спросил Дым.

— Ошибка. С опережением думал... Сейчас бы не ввел...

Дым со стороны пытливо посмотрел на лейтенанта и про себя отметил, что у того по-детски виновато кривятся губы.

— Это надо уметь! — вроде бы с удивлением, но доб­родушно произнес Дым. Макаров не поверил в искрен­ность его тона — по спине прошмыгнул холодок. Дым продолжал: — Попали в штопор. И когда поняли это?

— Сразу...

— Сколько сделали витков?

— Шесть... Нет, наверное, все-таки восемь...

— Я насчитал шесть.

— Я специально накинул. Думал так: пока сообразил, что к чему, пару раз кувыркнулся. Выходит, чистого штопора у меня шесть витков,— уже веселее сказал Макаров

Дым внимательно смотрел на самолеты, выстроившие в ряд на заправочной, изредка бросал взгляды на лет­уна. Казалось, чего-то не успел в нем рассмотреть. На самом деле, непосредственность и редкая трезвость суж­дений о собственных действиях в ответственный момент, обнаруженные Макаровым, привлекли внимание даже та­кого аса, как командир полка. Не растерялся человек, все помнит. А это и нужно настоящему истребителю.

— Вы теперь профессор по штопору,— с улыбкой ска­зал Дым.

— Так точно!

Дым кивнул летчику и поднялся на пульт. Оттуда до­летал вниз его голос. Командир полка проверял, как под­готовлены машины к очередному полету, а вскоре и сам появился на лестнице с планшетом и шлемофоном.

— Надо выполнить командирское упражнение,— усмехнулся он, и Смирин понял, что сейчас в воздухе нач­нется самое интересное.

Дым сел в машину и помчался на заправочную. Не­много погодя от могучего гула содрогнулась земля: одна за другой эскадрильи пошли на взлет. Смирин обнял Ма­карова эа плечо: одновременный взлет множества само­летов всегда волновал его. Он не мог оставаться равно­душным, когда полк выходил на старт, и всегда с каким-то душевным подъемом провожал его в воздух.

На аэродроме давно установилась тишина, стартер за­думчиво похаживал около "Т", а они, летчик и врач, все стояли и глядели в прозрачную голубизну неба.

— Уже не видать наших...— вывел Смирина из состоя­ния приподнятости голос Макарова.

— Спокойно, Саша.

— Да куда уж спокойнее, доктор... Все там,— пока­зал Макаров пальцем ввысь,— а я на земельке стою. Ко­гда же наконец от нее, родимой, оторвусь?

— Главное — спокойствие и выдержка. Теперь уж ва­ши полеты никуда не денутся, ясно?

Доверчивые глаза Макарова засветились радостью. 0н коснулся руки Смирина.

— Куда бы лучше себя чувствовал, если б Дым обругал. А то — руку пожал. Как это понимать?

— Дым знает, что делает. Не нам его учить. Кому из летчиков после полета он пожал, как вам, руку? Даже Анутюнову делал замечания.

— Поспешил, и вот тебе...— Макаров рукою в воздухе изобразил штопор.— Зато теперь мне ничего не страшно.— Он помолчал, размышляя.— Скажу вам по секрету: если б самолет сделал ещё несколько витков, я не способен был бы не только что-нибудь делать, но и соображать вообще. И так ведь... Командир кричит, что делать, я собрал силы и вырвался из штопора. По гроб жизни обязан полковнику Дыму...— Макаров помотал головой от нахлынувших чувств.— Пойду к старшему инженеру,— сказал он, увидев, что его самолет уже прибуксировали на стоянки эскадрильи.

Смирин смотрел вслед летчику и радовался, что тот из нелегкого переплета вышел победителем. Можно сказать, человек в сорочке родился. Пускай теперь идет к инженеру, выясняет, что будет с его машиной, разводит дискуссии по теории штопора. Все это ему только на пользу. Теперь Макарова ничто не удержит на земле...

Рука Смирина нащупала в кармане тетрадь. Словно кто-то подтолкнул его. Он развернул свои записи. Мысли сами просились на бумагу: возбуждение необычайно обострило память, высветило то, что смутно представлялось прежде. Он сел на лавочку возле радиомашины, стал на­брасывать выводы из написанного ранее. Получалось на удивление быстро, интересно и оригинально. Это, в свою очередь, придавало духу, и работа спорилась. Незаметно бежало время.

Когда поставил точку и взглянул на старт, увидел, что стартер разматывает флажки, услышал мерное тахканье движка радиостанции и голос Капустина с пульта:

— Наши возвращаются...

Смирин встал, спрятал тетрадь и зашагал на заправоч­ную. Свежий ветерок приятно обдувал разгоряченное ли­цо. Врач не думал о том, что с заходом солнца кончатся дневные полеты и эта смена летчиков поедет домой, а ему надо оставаться и работать с ночниками. Он прислушивался к своему новому состоянию — состоянию грусти и странной опустошенности после того, как трехлетняя ра­бота завершена и неведомо еще, в какую сторону все те­перь повернется.