Алешко Антон - Над нами миллион высоты

— Вам запрещено прыгать с парашютом.

Зверев посмотрел на Смирина:

— Я вас сброшу

— Хорошо!

В это время со своего командного пункта прилетел Астахов. Подрулил к пульту и — к Твердохвалову:

— Какие меры приняли для поисков командира?

— Позвонил в штаб соединения...

— Что-о?!.

Трудно сказать, что было бы дальше, если б к ним не подошел Смирин. Он рассказал Астахову, что видел Дыма, сбросил ему санитарную сумку, что Дым уже может ока­зать себе первую помощь, но он, Смирин, хочет спрыгнуть к нему с парашютом и на месте разобраться, что там да как.

— С кем хотите лететь?

— Со Зверевым.

— Не медлить. Возможно, командир ранен. Правда, он ничего не передавал, пока у меня была с ним связь...

Смирин сунул за пазуху несколько бинтов. Шлемофон и куртку взял у Макарова, а парашют ему принес Анутюнов. Летчики экипировали Смирина, посадили в кабину и помахали руками.

Зверев все время шел с набором высоты и, когда увидел внизу парашют, выключил мотор.

— Приготовиться! — приказал он врачу.

Смирин, держась за левый борт, вылез на крыло. Ве­тер прижимал его к фюзеляжу.

— Поше-о-л! — крикнул Зверев.

Смирин ринулся вниз. При счете "четыре" выдернул кольцо парашюта. Его подбросило и поставило головой вверх. Когда огляделся, сразу понял, что сбрасывал его опытный человек. Хорошо сбросил.

Прицелился на прогалину левее зависшего на дереве парашюта, подтянулся на стропах и вскоре упал боком на мягкую хвою. Быстро погасил парашют и, уже снимая лямки, услыхал голос Дыма:

— Неси, боже, богатого да неженатого!

— Так и есть! — усмехнулся Смирин, подбегая к ко­мандиру.— Что у вас?

На правую ногу Дым уже не мог ступить.

— Да вот ствол об меня ударился...

"Это, пожалуй, еще не самое худшее",— подумал Смирин.

Он взял командира под руку, выбрал на траве местеч­ко, помог сесть. Сам встал на колени и еще не успел до­тронуться до сапога, как Дым предостерегающе протянул вперед руки:

— Болит, будь она неладна...

Зверев, едва не задевая верхушки деревьев, кружил над ними. Оба стали ему махать, чтоб летел домой. Зверев понял, еще раз низко пронесся над ними и пошел на аэродром.

Смирин между тем попытался стащить сапог, но, уви­дев, как Дым схватился за ногу, распорол ножом голе­нище.

Внимательно осмотрел, ощупал ногу, громко вздохнул:

— Переломчик имеется. Не ахти какой, но все же переломчик...

— И надо же подвернуться этой сосне!

Смирин из-под дерева принес санитарную сумку, со­брал шину и, накладывая ее, говорил:

— Более ста лет назад французский хирург Дюпюитрен впервые описал вот такой перелом. С тех пор он и называется "дюпюитренов".

_ А может, "дымов" или "дымовский"? — сквозь сжатые зубы процедил командир.— Пусть-ка еще кто-нибудь достанет ногой во-он до того сучка...

Настроение у Дыма явно поднялось, а когда Смирин закончил бинтовать ногу, он даже попробовал встать.

— Я помогу.— Смирин подставил плечо, и так они по­тихоньку поковыляли в сторону шоссе.

В низинах подо мхом, как мокрая соль, чавкал снег. На первом же еловом выворотне Дым присел отдохнуть. Отдышался, обтер лицо и виновато посмотрел на Смири­на. Потом пошли дальше. Дым присаживался все чаще и чаще. И наконец как сел, так и прикипел.

Смирин был готов к этому. Взял командира на спину и понес. Дым то молчал, то постанывал и все просился по­сидеть, отдохнуть. Кого уж он имел в виду — себя или Смирина? Смирин подбадривал его и шагал, шагал... Так и не заметил, когда лес заткался синевой сумерек.

Вдруг где-то позади эалаяли собаки. Дым свистнул соловьем-разбойником, и два громадных серых волкодава выскочили из леса. За ними показался человек с ружьем. Лесник!

Познакомились, разговорились, и лесник повел их к себе.

— Алена, жарь колбасу,— крикнул лесник, поднима­ясь на крыльцо хаты.— У нас сегодня гости...

Зажгли лампу. Хозяйка захлопотала, не зная, где их посадить, чем угощать. На припечке под таганком разго­релись щепки, на сковороде зашипело сало.

Лесник принес из сеней граненую бутыль.

— Садитесь за стол, дорогие товарищи. Подсилкуемся, а потом будем думать, что делать дальше.

Ужин затянулся. Дети спали, на лавке дремала хозяй­ка, а разговорам все не было конца. Рассказывал Дым:

— Десятого июля сорок первого года мы шестеркой прикрывали группу бомбардировщиков — они бомбили пе­реправы через Буг под самым Брестом. Повредили желез­нодорожный мост, разнесли в щепки несколько переправ, а мы кружились над ними. Бомбардировщики легли на обратный курс, и мы, известно, следом. Наш ведущий уви­дел звено немецких истребителей. Держались в стороне, к нам не приближались. Думаем: что такое о немцами? Да долго думать не пришлось. Минут черев пятнадцать на нас из-под солнца свалилась восьмерка "мессершмиттов". Все сплелись в клубок. Я сбил одного "мессера", вто­рого поджег и брал в прицел третьего. Тут-то по плоскос­ти моего самолета и ударили трассы. Что-то затрещало, самолет дал крен, а там и вообще свалился. Я открыл фо­нарь и выпрыгнул. Прыгал затяжным, чтоб поскорей очутиться на земле. И все равно: только парашют раскрылся, на меня спикировала пара "мессеров". Пушки бьют, пуле­меты: решили, гады, расстрелять меня в воздухе. Один раз задело плечо, а тут и земля. В болото упал, между коч­ками. А фашисты не уходят: палят и палят с пикирова­ния. Осколком меня в бедро достали и, видать, думали, что все, убит. Походили еще на бреющем и улетели. Сколько я лежал в том болоте — не знаю. Наконец слышу шаги. Выхватил пистолет.

— Тут он! — слышу девчоночий голос.

Раздвинулись кусты — девчонка, девушка. Глаза, как плошки. На пистолет ноль внимания, бросилась ко мне:

— Ты же ранен!.. Дед Мирон! Сюда!

— Где немцы? — спрашиваю.

— Там,— махнула рукой.

С ходу скинула блузку, разорвала ее, перевязала раны. Перетащила меня на сухое остожье. А к вечеру забрала в школу — она там, Полина, учительствовала. Всю ночь что-то парила-жарила, готовилась в дорогу. Чуть свет вы­ехали из деревни. Пять дней лесными дорогами тащи­лись — все на восток, на восток. Полина и кормила, и по­ила меня, как маленького. Где-то под Гомелем уже в лесу встретили полевой госпиталь. Помню, обнял я Полину здоровой рукой, спасибо сказал и еще сказал, что после войны приеду. Она улыбнулась: буду, мол, ждать. И получи­лось так, что в сорок четвертом воевал я на 1-м Белорус­ском фронте и попал в ту деревню. Полина, раненая, толь­ко пришла из партизанского отряда. Рука у нее была на перевязи. В последнем бою досталось... Положил ее в гос­питаль и вернулся в часть. Мы переписывались, а едва кончилась война, я снова поехал к ней. В полк уже вер­нулся вместе с Полиной...

— Славные у нас девчата,— сказал лесник и глянул в окно на звездное небо.— Пора собираться...