Антон Алешко - Дороги без следов

- Оружейницы приходят в медпункт?

- Редко. Все здоровые.

- А венерические болезни были?

Вихаленя с усмешкой посмотрел на Потышина.

- А это вам зачем?

- Ладно. - Потышин сел за стол. - Вы в полку давно, можно сказать, ветеран. Наверное, были случаи, когда, ска­жем, приходил к вам летчик и просился освободить его от боевых вылетов.

- Были случаи... Сделал, например, летчик пять боевых вылетов, - Вихаленя задумался. - Вы понимаете, что зна­чит пять боевых вылетов на истребителе, да еще с воздуш­ными боями? - он навалился на стол и в упор уставился на Потышина. - Это вам не пять протолоков настрочить. Зару­ливает летчик на стоянку, а плоскости изрешечены, фюзеляж иссечен осколками. Пульс сто двадцать, слизистые сухие, сам весь дрожит. Падает тут же, под плоскость, отдыхает. Но уже получена новая боевая задача, и через несколько минут снова надо лететь. Летчик подхватывается и опять лезет в кабину. Тогда смотришь, кто может - пожалуйста, а кто хочет, да не может - того в сторону. Сам, вот этими руками, вытаскивал летчиков из кабины. Такие случаи были в прошлом году на Курской дуге.

Потышин глубоко вздохнул. Что значит воевать в возду­хе! Там тебе и слава, там и награды.

- Так велика нагрузка на летчика в полете! - вскочил Потышин из-за стола. - Значит, мы здесь, на земле, должны заботиться, чтобы у летчика все было хорошо. Все! Вы, я, техники, механики. Правда? Все должны помогать. А как получается? Какой-нибудь механик может... Я сейчас по­кажу... - он открыл двери в стене, про которые только что спрашивал Вихаленя. - Два часа бьюсь, а он знай бубнит: больной да больной. Это правда? Скажите, доктор, это прав­да?

Вихаленя подошел, остановился на пороге, присмотрелся через плечо Потышина.

- Дубовик?

Механик из третьей эскадрильи с забинтованной шеей встал с табурета.

- Здорово получается,- прохрипел он.- Вы послали в лазарет, а очутился я тут...

Потышин затворил дверь.

- Разве его можно здесь держать? Он же больной! - возмутился Вихаленя.

- В этой землянке вопросы задаю я. Ясно?

Вихаленя остолбенел. Не мог вымолвить ни слова.

Потышину же показалось, что только теперь доктор его понял.

- Он у меня заговорит, елки-палки. Я оформлю... - Он сел за стол. - Сама тяга управления в самолете во время полета не отцепится. Ее надо на земле, на стоянке отцепить. Это рука Дубовика. Он механик семнадцатой машины. Слы­хали, что говорил в классе Щербатенко? Летчик сел только потому, что был над аэродромом. А если бы над полем? Тог­да что? Катастрофа! - Потышин поднял глаза на Вихаленю.

Тот вздрогнул, кулаки его сжались.

- Вы говорили с инженерами и летчиками? Они под­тверждают, что это работа Дубовика? - просипел он. - Нет? Они что, не могут разобраться?

- Мы обязаны помочь им разобраться.

- В помощники подался? Хорош помощник! - Вихале­ня показал на дверь. - Больного механика в лазарет! - вдруг закричал он. - А тебя... Тебя я оформлю в психиатрическое отделение госпиталя! - Встал и, круто повернувшись, вы­шел из землянки.

Потышин бросился за ним. Уперся руками в дверь. Что наделал? Называется, помог летчику! Этот эскулап такого здесь наговорил... А что будет, когда обо всем узнают Пищи­ков, замполит Синявский? О, этот Синявский!

Собрав со стола исписанные бумаги, скомкал, поджег их в печурке. Открыл дверь.

- Дубовик, сейчас же в лазарет!

Услыхав шаги механика, отвернулся и открыл ящик сто­ла. Вынул папки и стал перебирать бумаги.

Вихаленя, выбравшись из темного тамбура, подался в обход каптерки. Ветер рвал полы шинели, бил в лицо, а он, казалось, не замечал этого и шел куда глаза глядят, не раз­бирая дороги, утопая в снегу выше колен.

"Вот для чего вызывал Потышин... Не выйдет!"

В груди все горело.

Вскоре он выбился на взлетную полосу в самом конце аэродрома, остановился. С полей дул пронзительный ветер. Вихалене вдруг почудилось, что ветер донес запах сирени.

Весна!

Вспомнил родное село, отца. Это он научил его в конце февраля, в завируху, угадывать тонкие запахи весны. Как только снег начинает пахнуть сиренью, тепло не за гора­ми.

И мать обычно хорошо чувствовала эти запахи. Вспом­нилось, как она первый раз провожала его на учебу в город. Загорелая, с перевяслами и серпом на плече, босая, с ис­колотыми ногами, шла до границы деревенских полей. По­правляя платок, подбадривала:

- Иди, сынок, учись...

Голос ее и теперь прозвенел у него в ушах. А может, это ветер просвистел?

На запад от Куликов вспыхнул мертвенный свет авиа­ционного "фонаря". Темень отступила со взлетной полосы, спряталась на стоянках под самолеты. Вихаленя стоял на твердых отпечатках колес истребителей. Значит, прилетели ночники. Скоро начнется.

Взрывы встряхнули землю. Там, на западе, вверх тяну­лись разноцветные трассиры. Ночники бомбили прифронто­вую станцию.

Но вот свет "фонаря" притух. Темень, еще более плот­ная, чем раньше, опять завесила взлетную полосу.

Только теперь Вихаленя вдруг сообразил, что стоит один. Волнение уже улеглось, выветрилось. Осталось лишь непри­ятное ощущение в душе.

"Нашел кого позвать,-- думал он.- Решил с моей по­мощью оформить дело... Ночью... Этого я так нe оставлю. Нет!"

И пошел. На этот раз его не остановил ни один часовой, и скоро он добрался до КП. На тропинке заметил полоску света, пробивавшегося сквозь маскировку. Постучал в окно.

- Свет видно!

На пороге показался Васильев.

- Кто тут? - громко спросил он, А, это вы...

- Там были? - Вихаленя кивнул в конец аэродрома.

- В карауле был.

- Я звал. Слыхали?

- Майор Синявский пошел проверяв посты второй эскадрилье, а я слетал туда и предупредил часовых. Так спешил... Как говорится, бежал быстрее лани,

- Значит, Синявский здесь?

- Сейчас в первой эскадрилье.

Вихаленя был доволен, что его подозрение насчет Ва­сильева не подтвердилось. Не спеша вышел за КП и увидел невдалеке чью-то темную фигуру.

- Петр Фомич?

- Я, доктор. А вы что не спите? Заболел кто-нибудь?

- Есть один. Безнадежный.

Синявский позвал Васильева, приказал через час еще раз проверить посты в третьей эскадрилье.

- Ну, а теперь по домам. Пошли вместе. Караулы про­верил - служба идет.

Когда вышли на дорогу, Вихаленя рассказал Синявскому, как оказался на аэродроме,

- Почему вы не сказали об этом возле КП? - остано­вился Синявский.

- Заговорились... Петр Фомич, я, признаться, и не ду­мал...

- Не думал! Не думал! - рассердился Синявский, гля­дя в сторону аэродрома.- Хоть возвращайся, честное слово!

Прошел немного назад, но раздумал и вернулся,

- Ну, ладно, я днем этому помощнику летчиков вставлю пропеллер,- кипятился Синявский. - Ишь, нашелся!

Дорога свернула на улицу Куликов. Деревня спала креп­ким сном. Тишина... Остановившись напротив своей хаты, Синявский протянул доктору руку.