Ефим Терешенков - Женя Журавина

— Ну, прошу к столу, Сергей Николаевич.

— О, с удовольствием, Евгения Михайловна! Стол великолепный.

— Вы какое пьете вино?

— Я отведаю всех марок...

Ужин прошел весело, и Женя подумала: «Вот так бы всегда...»

За время своего отпуска Женя навела в квартире полный порядок. Три дня вместе со школьной сторожихой они белили, мыли, скребли, красили окна, двери, развешивали шторы, кое-какие репродукции. Многое пришлось заводить заново. На это ушли все отпускные, но Женя сияла.

— Пусть наша крошка придет в чистую квартиру. Надеюсь, к ее приходу ты догадаешься и цветов купить и чистоту навести.

Колесов был равнодушен и к будущему члену семьи и к стараниям Жени.

— Почему ты меня не похвалишь? Посмотри, разве не хорошо? Посмотри на свой письменный стол! Разве не красиво, не располагает к работе?

— Да, да, спасибо... Но знаешь, работать я буду у себя в кабинете, в школе.

— Ого, Сереженька, ты уже отмахиваешься от общества жены и будущего ребенка? А кто же будет с нами. Малютки — они неинтересны, пока ничего не понимают, а как начинают узнавать — прелесть: глядишь, как в зеркало.

— Ты откуда это знаешь?

— Ой, да я вынянчила и братишек и сестренку!

— Ты пришлась по душе школьной сторожихе. Говорит: «Сергей Николаевич, какое золото у вас жена!»

— Что же ты ответил?

— Говорю: не разглядел.

— Верно — не разглядел?

— Разглядел. Все разглядел. Ну, мне пора.

Перед уходом в больницу Женя присела, окинула взглядом квартиру, и ей стало до боли грустно и жалко и себя и тех простых хороших людей, которые ей встречались: так много они дают людям и так мало от них получают. Та же школьная сторожиха: муж бросил с двумя детьми, и неизвестно где находится, а она и своих воспитывает и в другие семьи, куда приглашают на работу — стирка, уборка помещений, — вносит столько теплоты и доброты, что и чужая жизнь на какую-то долю становится светлее. А стены квартиры, как их ни украшай, холодны и безучастны. И муж — вот он сидит такой же, как и стена, холодный и безразличный.

— Если со мной что случится, все, что я имею, передай Даше, — сказала она.

— Да брось ты скулить! Знаешь, сколько ежедневно рожают. Астрономическая цифра...

Неосторожные слова, какие то и дело срывались с языка Колесова, нанизывались, как бусы, на невидимую нитку в памяти Жени, и эта нитка становилась все тяжелее и тяжелее.

— Хорошо. Не буду скулить. Проводи меня до больницы.

... Роды прошли благополучно, но это не повысило настроения Колесова. В больницу он пришел без цветов, а принес небольшой торт, и когда сестра разъяснила, что торт роженице не рекомендуется, унес назад и с аппетитом напился чаю: в этот день никто не приготовил для него ни обеда, ни ужина,

То же произошло и в день выписки из больницы: квартира не подметалась, цветов не было, отношение к ребенку было безразличным. Выполнив некоторые распоряжения Жени — растопить печь, нагреть воды, купить молока позвать Дашу, — Колесов ушел в школу, хотя директорский кабинет и не был идеальным местом для работы: Школа шумела, то и дело заходили посетители — ученики, педагоги, родители, а Таисия Владимировна проводила здесь почти каждую перемену.

— Сережа! Ты погляди на Наташу. Какая она прелесть! На тебя похожа...

— Прелесть, конечно, да, да... Ты прости, мне нужно заниматься. День защиты уже назначен.

— А зачем она тебе?

— Нелепый вопрос.

— Нет, ты скажи. Сначала подумай, а потом скажи: зачем тебе нужна эта защита?

— Во-первых, нужна не мне, а нам; во-вторых, для заработка, конечно, в-третьих, для науки...

— Ах, оставь науку в покое, если она для тебя в «третьих». Мне кажется, Сережа, самое главное в жизни — добрая слава, заслуженная. Ну, скажи, что ты хочешь открыть как ученый, что доказать? Я не замечала, чтобы тебя тревожили нерешенные вопросы. А деньги? Да разве в них счастье?!

— Сначала нужно научиться открывать. Для этого и существует ученая степень кандидата. И перестанем говорить на эту тему. Ты имеешь среднее образование и довольствуешься этим — я имею высшее, и мне этого мало.

— Ах, Сережа, Сережа, как мы плохо друг друга знаем! «Высшее», «среднее». Если бы мы жили тем, что дает нам школа, не много бы мы стоили. Цена человеку не в том, что он знает, а в том, что делает, как относится к людям.

— Неужели ты не думаешь о том, что мы должны обеспечить нашего ребенка, создать ему известное положение?

— Сережа, о каком положении ты говоришь? Всякий должен создавать его сам! И детей нужно растить не для того, чтобы они проживали готовое, а чтобы строили лучшую жизнь! Ты говоришь, что будешь защищать диссертацию; а я тебе говорю, что в твоем положении она должна тебя защищать: твои дела, твои заслуги, твои собственные мысли. А ты не желаешь поделиться ими со мной, чтобы я стала твоим последователем, помощником? Представь себе, что сегодня ты просишь «диплом» у жизни, — подумай, сколько она поставит тебе «пятерок» и за что именно! Ты только не сердись, Сережа...

— Перестань! Надоело слушать!

Подобные разговоры стали возникать часто. Обычно расхождение во взглядах начиналось с безобидных вопросов: стоило ли вызывать в школу родителей ученика Смыкова, может ли учительница, идя на урок, подкрашивать губы, — и кончалось «мировыми» вопросами, при этом Женя становилась мягче и добрее, Колесов — суровее и злее.

Однажды поздно вечером, когда Колесов, готовясь к кандидатскому экзамену, работал у себя в кабинете, Женя, справившись со своими делами, пошла пригласить мужа к ужину.

В школе никого уже не было, и Женя на правах своего человека вошла в кабинет не постучав. Колесов сидел у себя за столом, а рядом, прислонившись щекой к его щеке, сидела Зорина. При появлении Жени оба моментально встали, как встают школьники, когда в класс входит учительница.

Женя после сама удивлялась своему самообладанию.

— Садитесь, дети! — сказала она. — Урок буду вести я.

«Дети» отодвинулись один от другого и послушно сели.

Она подошла ближе к столу.

— Стыдно, дети! Такие большие, а так себя ведете! А что вы днем говорили, когда учили маленьких? Выходит, вы лгали! А лгать нехорошо. Я бы вызвала ваших родителей, да что они с вами сделают, когда вы сами родители? Урок окончен...

Женя вышла из кабинета и, встретив тетю Дашу, попросила ее прийти пораньше помочь уложить вещи.

Сделав несколько шагов, Женя вернулась:

— Тетя Даша, разве вы ничего не замечали?

— Видела, Михайловна, все видела.

— Почему же молчали?

— До поры не хотела тревожить.

— До какой поры?

— Пока грудью кормите. Заволнуетесь — молоко пропадет.

На другой день вечером приехал Колесов. Он вошел в комнату, когда Женя и Агния Петровна купали ребенка.