Лидия Компус - Два семестра

13

Итак, математики были отправлены в колхоз вместе с русскими филологами для укрепления дружбы между факультетами. Сильвия Александровна, которая должна была всячески содействовать этому, пока что могла радоваться: в грузовике не было никаких разногласий — на двух языках все дружно ругали холодный ветер, ухабы и обоих деканов, снарядивших поездку в воскресенье, а не завтра бы, в понедельник. Когда же наименее способный к дружбе народов и факультетов Лео Тейн предсказал, что лопнет шина, и когда шина действительно лопнула, то развеселились поголовно все. Кое-кто взялся помогать шоферу накладывать заплату, остальные разбрелись по лугу.

Томсон, стоя на кочке, держал речь:

— Почему меня мажут патокой? Зачем меня мажут патокой? Во вчерашней газете я прочел, что копать картошку меня призывает долг патриота, что, копая картошку, я выполняю свою священную обязанность, что картошка сама по себе дело десятое, а главное то, что я студент, и поэтому я должен стоять на вахте мира, выполнять, крепить и воздвигать. А я и без этой статьи поехал бы. Что тут стрелять из таких крупных орудий? Не поедем — картофель сгниет в земле. Значит, надо ехать...

— Попробовал бы ты не поехать! — сразу ввязался Тейн. — При первом удобном случае — тебя бы фюить!..

— И правильно бы сделали, — буркнул комсорг Каллас.

— По-твоему, конечно, правильно. А если даже и неправильно, то говорить иначе тебе не положено, ты обязан, как уже заметил наш друг Томсон, убеждать, направлять, воздвигать и надрываться.

— А картошку любишь?

— Что из того? Я колхозников не приглашаю за меня зачеты сдавать.

— А ты пригласи! У тебя, кажется, есть должок? — посмеиваясь, сказал Томсон и ловко прыгнул на другую кочку. Гладко причесанный, в новом спортивном костюме, он точно выехал на партию тенниса.

Тейн, засунув руки в карманы, оглядел его с ног до головы и проворчал:

— Ну и поздравляю с поездочкой! Сам только что бранился, чего уж там...

— Студент должен браниться, без этого нельзя. Экзамен, или семинар, или еще что, сразу надо пошуметь: материала много, времени мало, профессор придира. А в конце концов все равно сделаешь. И картошку выкопаем, свежий воздух, понимаете, чудесное дело!

— А почему это раньше, когда колхозов не было, картошку без студентов копали? — спросил Тейн.

Каллас — он с аппетитом ел большой бутерброд, подставив ладонь, чтоб не падали крошки, — ответил Тейну не слишком ласково:

— А потому что такие дурни, как ты, в студенты не выходили.

— А такие умные, как ты?

— А такие умные, как я, для тебя картошку копали.

Тейн подмигнул ему с шутовской гримасой,

— Вот и проврался! — сказал он. — С такой логикой в математики ты не выйдешь.

Каллас добросовестно задумался, соображая, где же у него ошибка, и бутерброд не доел, завернул в бумагу.

Сильвия Александровна, стоя в сторонке, слушала все это с усмешкой: каждый исполнял свою партию, как по нотам, она могла бы заранее предсказать, что они будут говорить об этой поездке... Впрочем, Каллас, подумав, прибавил кое-что:

— Распрекрасно я понимаю, куда ты клонишь. И ты прав, если рассматривать студента икс как количество часов, которое он должен затратить на ученье. Тогда получается плохо, тогда каждый час работы в колхозе будет превращать икс в икс минус единица, минус два, и так далее. Но на самом-то деле часы мы нагоним, программу за семестр пройдем. Так что...

Подошла Вельда Саар, в зеленых брючках, с распущенными кудрями, завертелась вокруг Тейна, но, не добившись внимания, стегнула его хворостинкой и убежала к подругам.

— Схоластика!.. — сказал Калласу Тейн. — А что ты об игреке напутаешь? О колхозе?

— Это другой вопрос, это пусть экономисты вычислят, почему там своими силами не справились...

Зашумел мотор, начали быстро усаживаться. Вельда цеплялась за колесо и немощным голосом жаловалась на мужчин, пока Томсон не втащил ее наверх. Сильвия Александровна подоспела последней — у нее увязла туфля, пришлось задержаться.

— Дайте и мне руку!

Грузовик уже трогался, ее подхватили, и, чуть не упав, она оказалась рядом с Тейном. Соседство это ее не обеспокоило, Тейн молчал и, кажется, улыбался.

Дорога пошла лесом. Высокие сосны еще дышали в лицо летней смолой, и папоротники зеленели по-летнему, и мелькнул даже кустик синих колокольчиков... Но добрый теплый лес скоро кончился, поехали по низине между полями, пыль ела глаза, набивалась в волосы, щекотала горло. Небесную даль затянуло темно-сизой тучей, пыль смешалась с холодным туманом. Веселый гомон затих, все ежились, поднимали воротники, и когда наконец увидели хутор, ометы, рябину у изгороди, то обрадовались, будто домой приехали. Через четверть часа на легковой машине подкатил и Астаров.

Разместились на двух соседних хуторах, недалеко от правления колхоза, и на третьем, подальше. Сильвию Александровну устроили у председателя, в одной комнате с его дочерьми, хотя она просилась на сеновал, уверяя, что это ее заветная мечта — спать на сеновале. Председатель, худой быстроглазый мужчина в навеки прилипшей к голове кепочке, еле отговорил ее от этой простудной затеи, и то лишь поклявшись, что на сеновале ночует тракторист.

Фаина, Ксения и Кая остались на ближнем хуторе, вместе с Вельдой и Ирой Селецкой. Ксения тотчас же объявила, что она обязана погрузиться в народную стихию и изучить ее; с этой целью она облюбовала себе местечко в кухне, у теплой печи, откуда только что вынули хлебы.

В комнате кровать была одна, очень широкая, деревянная. По жребию ее получила Фаина. Кая, тщательно осмотрев все пазы и щели (она была страстной ненавистницей клопов), половину кровати выпросила для себя. Потом ходили за соломой, настилали другую постель на полу, а Вельда при этом, кашляя, пророчила себе скорую смерть. Кашель ее производил впечатление только на лохматую собачонку по имени Топси, пришедшую из кухни поглядеть на беспорядки, — при каждом приступе раздавался негодующий лай.

Вдова-хозяйка, высокая, статная старуха, принесла молока и хлеба, за ней пришла и Ксения, похваливая свой теплый угол в кухне.

— Мягко? — печально осведомилась Вельда.

— Топчан спартанского типа. Но зато наблюдения: хозяйка, хозяйская дочка, — мать тихая, дочь громыхает. За печкой что-то шуршит, возможно, оборотни. Есть трехцветный кот.

Поев, решили прогуляться. Вельда отказалась. Завтра и без того заморишься, как негр на плантациях.

Уже вечерело. За воротами сразу начинался луг. Девушки, обогнув изгородь и рябины, пошли по влажной тропке, осторожно обходя болотца, прикрытые поникшей травой. Тропа привела к ручью, раздвоилась, петляя по берегу. Ручей был травянистый, едва поблескивал из тальника, местами терялся совсем.