Лидия Компус - Два семестра

— Ничего подобного! — воскликнула Вельда.

Заговорил Алекс, разминая плечи, будто его что давило:

— Разрешите о враче. Он лабораторных исследований не делает, может и ошибиться, нельзя же в каждом подозревать симулянта. Если Вельда больна... Вельда, ты и сейчас больна?

— Да.

— Если Вельда больна, ей надо отправиться в больницу, сделать анализы. Она румяная, но кто ж ее знает. Румяные люди тоже иногда умирают...

Раскат смеха.

— У меня направление, я завтра иду в больницу! — крикнула Вельда.

Ее сразу заглушили:

— Стратегия!

— Она десяток врачей обведет вокруг пальца!

— Да не пойдет она, неправда!

— А ты всегда правдива? Судят, а про свои грешки не помнят!

— Ну так что? Судить с учетом своих грешков?

— …! …! …!

К Вельде обратилась Фаина Кострова:

— Хорошо, Вельда. Ты заболела, ты больна, но почему ты убежала тихонько из нашей комнаты? Почему не сказалась подругам?

Вельда ответила злобно:

— Я отлично знаю, что у подруг сочувствия не найду.

На минуту застыла тишина — мимолетное сочувствие отверженному, каков бы он ни был. Потом щелкнуло и раздался бодренький возглас:

— Вот видите, какое отношение к коллективу!

Глядя на Вельду, Сильвия Александровна заметила теперь, что та вовсе не так равнодушна к происходящему, как казалось раньше, и было что-то в самом деле болезненное и робкое в ее сжатых плечах.

— Не будем больше говорить о болезни, — сказала вдруг Кая Тармо, и все повернулись к ней. — Но нельзя же молчать о поведении Вельды на вечеринке!..

Ее перебил глухой гром мужских голосов. Удивленная Сильвия Александровна не смогла уловить, к кому относилось неодобрение и почему звучит только мужской хор. Что там стряслось на вечеринке, если открыло рот это молчаливое божье творенье?..

Кая Тармо закрыла лицо руками. Две математички в первом ряду заговорили наперебой:

— Да, да, всем девушкам было стыдно перед колхозниками... Конечно, стыд и срам!..

-— Почему именно перед колхозниками? — осведомился со своего места Тейн и скрестил руки на груди. — Не понимаю.

— Очень жаль, если не понимаешь, — жестко сказала Кострова. — Приехали академики и не умеют себя вести!

— Чего ж ты не забрала у Вельды бутылку, если уж так следишь за приличиями, — пробормотал Томсон.

— Я бы и у тебя забрала, да очень крепко все вы за бутылку держитесь.

— Не прекратить ли этот разговор? — тихо сказал Алекс. — Не стоит делать из мухи слона.

— Тем более, что я уже беседовал с Вельдой по этому поводу, — хмуро заявил Каллас.

— В рабочем порядке? — насмешливо спросила Селецкая. — Тогда и о побеге надо было пошептаться в рабочем порядке... А в общем чепуха! На Прудовой африканский вечер устраивали в одних бусах, и то ничего!

— Как ничего? Всех выгнали!.. — возразила одна из математичек.

— Значит, был доносчик! — сказала Селецкая и многозначительно посмотрела на Каю Тармо.

— Вельда раскаивается... насчет вечеринки. И прошу ближе к делу, — перебил Каллас.

— Нечего мне раскаиваться, — подала голос Вельда. — Подумаешь, преступление!

— Я хотел сказать... сожалеет.

Сильвия Александровна, потеряв терпение, обратилась к Калласу официальным тоном:

— Товарищ комсорг, прошу сообщить мне как шефу, что случилось на вечеринке.

Каллас покраснел, рассердился и ответил не менее замороженно:

— Преступления действительно не было. Вельда Саар пришла в амбар в купальном костюме.

— В белье, — уточнил машиновычислительный. — В прозрачном. Нейлон.

Вельда взвилась с места:

— Сначала решили — маскарад, потом передумали, а я все равно решила — купальщицей. Вечеринки для того, чтобы весело!.. Подумаешь!

— Перестань, Вельда, — сказал Томсон. — Предадим забвению этот инцидент и внутренне вынесем порицание тем, кто к нему причастен...

— Как это внутренне? — запротестовал вычислительный. — Что это означает — внутренне? А внешне что?

— А внешне вынесем порицание Вельде Саар за самовольный уход с работы без предупреждения.

Пошумели:

— Правильно!.. Она не комсомолка, что с ней сделаешь!.. Свидетельство о болезни есть... Это порицание ей что с гуся вода!.. Обман и выверты! Ей лишь бы своего добиться!..

Порицание вынесли. Оно, видимо, не отяготило Вельду, вышедшую из аудитории первой, легкими шагами. Второй ушла Сильвия Александровна. Остальные не торопились — возможно, порицали за дверью непрошеного и неумелого защитника.

Вернувшись на кафедру, Сильвия Александровна, усталая, недоумевающая, тоже порицала себя. Часть собрания, по существу, прошла без нее. Как же она должна была поступить, услышав о выходке Вельды? Кому-то дать отпор, кого-то направить, к чему-то подвести. А ее эта неожиданность выбила из колеи. И неясно, недосказано, что именно случилось на вечеринке. Странно — ведь там были Гатеев и Астаров, что же они-то?.. Голова разбаливается... и эти пуговки-кнопки мельтешат перед глазами. Да ну, вовсе и не было у него так много пуговиц, просто показалось, и разыгралась фантазия. Обыкновенный студент, четверка по русскому языку...

В дверь постучались. Сильвия Александровна не откликнулась. Что там стучать, входите, если есть охота войти в эту пустую комнату, потому что Сильвия Реканди сейчас не в счет. Так себе сидит здесь и правит тетрадки и ни в чем не принимает участия.

Постучали еще раз — и вошел Томсон.

— В чем дело? — спросила Сильвия Александровна, выдержав паузу.

Он ответил, тоже помедля и старательно выговаривая русские слова:

— Одиночная девушка плачет в погребе.

— Какая девушка? В погребе!..

— В подвале, где лаборатория, Вельда.

Сильвия Александровна сказала нарочито сухо:

— Возможно. У этой одинокой девушки есть причины плакать.

— Да, я так и хотел сказать, что она там одинокая и плачет.

— Что же я могу сделать? Утешьте ее.

Томсон помолчал и вымолвил:

— Она, может быть, в самом деле нездорова.

— А зачем вы мне об этом сообщаете, товарищ Томсон? Она ведь собирается в больницу.

Томсон обвел взглядом Сильвию Александровну, точно измеряя степень ее бесчувственности, и сказал:

— Пожалуйста, пойдите к ней.

Когда дверь за ним закрылась, Сильвия Александровна сжала виски, но, не выжав ни одной толковой мысли, бросила ручку на тетрадь и быстро пошла вниз, в подвальное помещение.

На последней ступеньке споткнулась и чуть не упала; сердясь, едва нащупала выключатель. Наконец зажглась чахлая лампочка на потолке и осветила нижний коридор. У дверей фонетической лаборатории стояла Вельда, неудобно прислонившись головой к филенке, точно она только что ударилась лбом об эту доску и так и застыла.

— Почему вы плачете, Вельда? — заговорила Сильвия Александровна, глядя на руку девушки, судорожно стиснувшую платочек. — Вернее, зачем вы плачете? Надо кое-что переделать. Нельзя вступать с миром только в самые несложные отношения: выучить, что нужно для экзамена, отбиться от неприятной работы, выпить, чтобы было весело...