Константин Паустовский - Том 9. Письма 1915-1968

В Мартыновке посмотрю туннель в 4 километра длиной, по которому донскую воду пустят в Сальскую степь, а оттуда — в Цимлянскую.

Числа 13-го (самое позднее — 14-го) все кончу в Цимлянской, и можно ехать к Тануше и мальчику, — к своим любимым человекам.

Еще не решил как возвращаться — должно быть, все-таки поеду через Сталинград и по реке, — надо привести все в порядок (так называемые впечатления), все записать и привезти в Москву готовые очерки для «Огонька» и «Литературки» — я не хочу возиться с этим в Москве и Солотче. Напишу на пароходе. Здесь писать невозможно, все время в езде, в переменах. Успел только написать для «Соц. земледелия».

Мне все время совестно, что я возвращусь по Волге без тебя, маленькая. И вместе с тем, кажется, так будет лучше и в смысле дальнейших денежек, и работы. И отдохну немного — все-таки здесь устаешь — спать приходится мало.

Я подсчитал дни и думаю, что 21-го я уже буду в Москве (9—10 в Б. Мартыновке, 11–13 в Цимл., 14 — в Сталинграде, оттуда — семь дней до Москвы).

От тебя после 4-го нет телеграмм. Сюда вообще они идут плохо.

Ну, за мной приехали — окончу письмо в Мартыновке. Попадем туда часам к трем.

Большая Мартыновна. 9 ч. вечера

Танюша, радость моя, любовь моя, — здесь пришла от тебя телеграмма раньше, чем я приехал. Ее куда-то задевали. Завтра найдут.

Ехали 13 часов на виллисе по сальским степям. Проехали 400 с лишним километров.

Пыль, суслики, миражи, глина, суслики и пыль.

Так тянулось до половины дороги, до ст. Котельниково. За Котельниковым степь зазеленела, а временами была совершенно серебряной от ковыля. Потом прошел ураган с черной пыльной бурей, — по степи шли рядами (не шли, а мчались) смерчи. Два смерча налетели на машину со страшным гулом.

Мы запылились так, что пыль слоями сваливается с лица.

Мартыновка — большая и неуютная станица за Доном, в сальской степи.

Я остановился в гостинице-бараке, где нет ни капли воды, чтобы умыться, и ни одного стола. В коридоре режутся в карты пьяные шоферы. Вообще «прелестное дело».

Ты извини, что я зачеркиваю так много, все забываю, что это письмо не из Москвы в Солотчу…

Остальное все расскажу.

Думаю, что 10-го днем я уеду отсюда в Цимлянскую. Скорей бы!

Спасибо тебе, милый мой человек, за то, что ты живешь на свете, и за то, что моя жизнь связана с тобой — для меня навсегда. Обнимаю тебя очень, целую Алёльку. Привет Паше и всем.

Твой.

Сегодня подсчитал, что за эти дни я проехал на машине 1000 километров.

25 июля 1951 г.

Дим, дорогой. Пытался тебе дозвониться, но безнадежно. Ты затянул со своим приездом в Солотчу. Торопись, появилась возможность поехать машиной на Пру. Это очень интересно. Там еще довольно дикие места (относительно, конечно).

Знаешь ли ты, что дно Пры ниже Спас-Клепиков на несколько километров покрыто толстым слоем ваты —

отходами ватной фабрики за многие годы. Пожалуй, это единственная подобная река у нас в стране.

Алеша подрос и стал очень смешной. Паша и мы все совсем с ним закрутились.

Не забудь те книги, что я просил привезти. Они мне нужны для работы.

Как твои соревнования по гребле? Если задержишься еще — пиши или лучше позвони.

Все тебя целуем и ждем.

Папа.

12 августа 1951 г. Солотча, Ряз. обл.

Дорогой Юрий Корнеевич!

«Трудно передать словами», — как писали литераторы конца 19-го века (кстати, совсем уже не такие затрушенные, как мы думаем), как я был обрадован Вашим письмом. Оно пришло как раз кстати, — в то время, когда мы, пресыщенные прелестями сельской жизни в средней полосе РСФСР, мечтали о юге и море:

Ваш план поездки в Одессу был встречен с небывалым энтузиазмом. Я хочу очень видеть Вас, — ведь «уходят невозвратные годы». Нас все меньше и меньше, старых писачей, что немного знают, что такое «норма» и «писхология», как сказал в своем выступлении Сабит Муканов.

Мы с Татьяной Алексеевной хотим приехать на сентябрь и дальше, сколько хватит сантимов. Приехать при» дется, к сожалению, без очень смешного маленького мальчика, которого зовут Алешка-Балабошка, а также «Маль-чик-Золотайчик из города Динь-Динь» и еще многими другими малопонятными именами и прозвищами. Мальчик будет жить до зимы здесь, благо у нас есть няня, на которую можно целиком положиться.

Но… сейчас у меня не густо с «геньгами», и поэтому было бы весьма полезно знать некоторые факты. Например, за сколько в среднем можно снять комнату на 16-ой станции и сколько нужно, приблизительно, денег, чтобы прожить месяц, беря месяц за некий эталон. Если Вам не> трудно, то напишите мне об этом сейчас же или пришлите коротенькую телеграмму. Мы выедем тогда 28 августа из Солотчи в Москву, а в самых первых числах сентября появимся в Одессе. Я жил на 16-й станции в 1922 году, в заброшенной даче, воровал помидоры (чем и питался) и ловил бычков с палубы затопленного у берега миноносца «Зантэ». Черноморская осень в степях великолепна. Очень, очень хочу увидеть Вас и поговорить «за» разнообразные обстоятельства жизни, в «расположении которых (как говорил один спившийся капитан) есть нечто располагающее…». Только вот к чему располагающее — не совсем понятно. Но это, при некоторой затрате усилий, можно выяснить. Я как-то отошел от писательской сутолоки и не жалею об этом. Пишу для себя и для печати (это не очень «в счет»), ловлю рыбу, бываю в лесах и на озерах удивительной красоты и прихожу в отчаяние от того, как много надо бы еще сделать, а времени не хватит.

Как Вы на счет того, чтобы поудить «бичков»? В море и в Сухом лимане? В Одессе есть, кроме скумбрии и помидор, еще и брынза. Утренний чай с брынзой, когда воздух еще холодноватый от морской ночи, — это уже счастье.

Буду с нетерпением ждать ответа (как здесь пишут, «как соловей лета»).

Татьяна Алексеевна шлет Вам самый сердечный привет.

Кланяйтесь от нас Елене Григорьевне.

Обнимаю вас. Ваш К. Паустовский.

Да, какое гениальное изобретение все-таки машинка «Континенталь». Я не знаю, где Вы сейчас, — в Одессе или еще в Киеве. Поэтому пишу и туда и сюда. Просто подкладываю под письмо копирку.

15 марта 1952 г. Москва

Валя и Рувец, дорогие, — живите спокойно и не тревожьтесь московскими делами. Пусть Рувец лежит, поправляется, отдыхает, и если это поможет ему поскорей окрепнуть, то пусть знает, что болезнь его вызвала в Москве большое волнение и беспокойство. Все время звонят всякие хорошие люди и узнают, как дела в Солотче.

Как с деньгами? С лекарствами? Если хоть что-нибудь нужно, даже, по вашему мнению, пустяк, то сейчас же звоните. Берите дрова из сарая, они очень сухие, хорошие.

В амбаре — керосин, а в ларе (в кухне) есть продукты (сахар, крупа, кажется, макароны и еще кое-что).