Константин Паустовский - Том 9. Письма 1915-1968

Дорогой Вениамин Александрович!

Я сбежал из Москвы, сбежал от чужих рукописей, от настойчивых авторов. От Литературного института и всего прочего, чтобы хотя месяц поработать в относительном покое.

В день отъезда звонил Вам раз шесть, но никто к телефону не подходил.

Ради бога, умоляю, — присмотрите немного за нашей секцией (в смысле советов). Антонов работать отказался, а Либединский болеп. Буду Вам благодарен по гроб жизни.

Вернусь через месяц.

Здесь тихо, туманно, тепло. Море не замерзало.

Низко кланяюсь Лидии Николаевне.

Сердечный привет.

Ваш К. Паустовский.

6 февраля 1955 г.

Танюша, моя радость, спасибо тебе за все, за все, — за то, что ты живешь на свете со мной и возишься со мной. Я сразу заскучал и по тебе, и по Алешке, и по Галке.

Здесь есть чудесные игрушки для совсем маленького мальчика, — моторная лодка с матросом в полной форме. Хотел было послать с Зиной (она завтра едет в Москву), но неловко, она сердится на всех, что ей дают поручения.

Зина, видно, больна, — плохо выглядит, все время раздражается и от прежней жизнерадостности почти ничего не осталось. Бек очень мил и простодушен.

Остальные — почти все латыши, молодые и вежливые. Ходят без шляп, несмотря на дождь. Здесь тепло, туманно, снег почти весь сошел, по берегу залива высоким валом лежит битый лед, — намыло прибоем. Из комнаты слышно, как шумит море. Я живу в том доме, где мы останавливались с Соней и Галкой. Очень тихо. Комната большая, теплая. Бек предлагает, когда он уедет, перейти в его комнату (в другом доме, который зовут «шведским»). Там, говорят, очень комфортабельно, но я еще там не был. Может быть, перееду, хотя и не хочу перетаскиваться.

Я здоров и никак не могу привыкнуть, что у меня так много свободного времени для работы. Это, оказывается, огромное наслаждение. Уже начал работать.

Мои соседи — черногорский поэт Радуле Стиенский, — большой, неуклюжий и крепкий человек, и латышский писатель Ванаг, отчаянный рыболов. Но ловить пока негде, река (Лайлупа, до нее 5 минут ходу) еще во льду, а на море удочками не ловят. У Ванага своя машина, и он предлагает поехать с ним на какое-то незамерзающее озеро ловить лещей.

Работать никто не мешает, потому что все живут в разных домах (их тут не меньше восьми) и встречаются только в Столовой. На соседней церкви бьют в колокол часы — по-старинному.

Кормят хорошо, но вообще в городе с продуктами (особенно с сахаром и маслом) плохо.

Их просто нет.

Вот и все мои новости, Танюша.

Напиши мне про Алешку, что он еще придумал. Здесь, в отдалении, особенно ясно, как я люблю тебя и этого трогательного и необыкновенного маленького человека. В общем, мы счастливые, конечно.

Целую тебя, Тань-Тань. И Алешку, и Галку, и всех.

Привет Евгении Васильевне.

Твой Костька.

Когда машинистка перепишет Андерсена, пришли мне один экземляр

Андерсена я хочу немного сократить и дать в «Огонек» к юбилею (в апреле).

16 февраля 1955 г. Дубулты

Ах ты, Алешка, мой маленький мальчик! Что ты делаешь в Серебряном Бору? А я очень скучаю по тебе и очень хочу тебя видеть.

Я ездил в город Ригу. Там все маленькие мальчики катаются на коньках прямо по улицам, а милиционеры бегают за ними и свистят. И там удрал из цирка старый медведь, об этом объявили по радио, и все — и взрослые и дети — попрятались по домам, пока его ловили 2 тысячи солдат. Поймали медведя в кондитерской. Он зашел туда, разогнал всех и начал есть большой торт с кремом и ворчать от удовольствия. Когда его вели на цепи обратно в цирк, он очень сердился, рычал и повалил по дороге будку, где продавали мороженое. Зовут этого медведя Саврас Григорьевич.

Здесь много снега, солнце и в море плавают дикие гуси*

Я нашел на пляже мячик, который забыл Кирилл Арбузов. Белочки играли им в футбол и сильно его поцарапали своими когтями.

Сколько ты уже знаешь букв?

Здесь говорят, что ты слушаешься маму, Галку и няню. Верно ли это? С двухствольным ружьем ты можешь охотиться на лисиц.

Целую тебя, маленький мой.

Танька, ты — глупая моя, преглупая Танька, — только что получил твое письмо. Чего ты тревожишься, маленькая моя, золотой мой человек, когда я тебя так сильно-сильно люблю и совсем не собираюсь «отпускать тебя от себя», а наоборот, побаиваюсь, как бы ты меня не прогнала за дурной характер.

Солнце мое, я очень соскучился, — больше, чем в прошлые свои отъезды. Ты ничего не бойся, напуганная смешная Танюшка. И не пускай беса хозяйничать в тебе (хотя это и бесполезно, потому что у Таньки такой характер, что бес иногда будет прорываться). Все думаю о тебе, об Алешке. Очень трогательно думаю, даже щемит сердце. Неужели Алешка так вырос и весь веснушчатый? Такой же весельчак или стал серьезнее? Вы все забываете, что он еще совсем крошечный человек со своими мыслями и выдумками и огорчениями. Не сердитесь на него.

В одном ты, может быть, права, — это в том, что работа берет у меня очень много, но ничего, ни одной пылинки не отнимает от любви к своей Таньке. Ты, кажется, до сих пор не понимаешь, что ты для меня — моя жизнь и что я поэтому — очень счастливый.

Работа «пошла», пишу много, иногда по пол-листа за день. Просто первое время я был занят другим (автобиография, Пришвин, студенческие дипломные работы), а кроме того, еще но втянулся. А сейчас работать уже легко и интересно (хотя по самому содержанию вещи — и трудно). Главное — интересно. Мне кажется, что эта книга будет очень непохожей на все, что я писал раньше, — по свободе письма и богатству материала. И вообще — очень не похожей на обычную прозу. Я боялся, что не взял нужных книг, но память меня не подвела и «подбрасывает» мне больше материала, чем даже нужно.

Атарову дать нечего (есть, правда, небольшой рассказ «Днепровские кручи» в «Сельском хозяйстве»), но вряд ли его стоит давать. Ты посмотри сама, — газета, кажется, у меня в столе, в среднем длинном ящике.

Что в «Сов. литературе на иностранных языках» не платят — я знаю. Ты все делаешь правильно, Танюшка.

Спасибо за посылку. Очевидно, завтра-послезавтра она придет.

Да, теперь я каждый день гуляю. Дни солнечные, ослепительные, но морозы (7–8°). Море во льду. У меня в комнате тихо, тепло, уютно. Никто не мешает, хотя из Риги уже получаю много писем.

Покупаю себе копченую салаку и купил латвийской халвы!

Получил письмо от Галки, — ей отвечаю отдельно.

Сейчас пойду в Майори на почту. Поцелуй нашего мальчика в веснушчатый нос. Я ему завтра напишу.

Обнимаю тебя, Танечка, мой человек, и целую и не тревожься и будь осторожной.

Привет всем.

Твой Костыга.

3 марта 1955 г. Рижское взморье

Алешенька-веснушечка, — я покупаю каждый день на станции в буфете сдобную булочку и кормлю голубей и воробышков. Они меня уже знают и собираются около целой толпой. Воробышки все черные, все в саже и все растрепанные, — оказывается, они ночуют в трубах, потому что там тепло. И они отнимают у голубей самые большие куски. Сегодня по морю прошел пароход — ледокол — и поломал весь лед. И на пароходе был флаг, и на флаге был нарисован маленький мальчик, который стреляет из лука в лисицу. И пароход этот называется «Карабас-Барабас». Он пришел из Африки и привез для зоопарка в Ригу три тысячи обезьян.