Валерий Осипов - Разрушение храма

«А ведь он мог быть, наверное, неплохим актером, — думал Олег, глядя на своего раскрасневшегося и посвежевшего от пережитых за всех героев фельетона чувств начальника. — Мог бы волновать зрителей с подмостков сцены… Может быть, я напрасно осуждаю его? Может быть, я вообще чего-то не понимаю в работе этой «взрослой» редакции? Может быть, я еще слишком молод для нее?»

Между тем начальник отдела, закончив читать вписанное своей собственной рукой в фельетон товарища Иванова художественное начало и перейдя к изложению деловой части (сколько всего было украдено яиц, да во что это обошлось колхозу, да как поднялась себестоимость яиц вообще по всему областному управлению — эти строки уж наверняка принадлежали самому товарищу Иванову), забубнил в трубку какие-то цифры, термины и названия куриных болезней, оживившись только один раз, когда была названа сумма, за которую вышедший на пенсию дед — заведующий птицефермой — купил новый дом собственному сыну.

— «И вот мы вправе задать вопрос, — снова возвысил голос начальник отдела, заканчивая чтение фельетона, — до каких же пор будут терпеть такое положение руководители колхоза и района. Пора, давно уже пора покончить с подобного рода явлениями раз и навсегда!»

Он устало переложил телефонную трубку из одной руки в другую и с видом человека, сделавшего трудную, но полезную работу, оглядел своих сотрудников.

— Ну, как получился фельетон, товарищ Иванов, а?.. Алло, алло?.. Товарищ Иванов, где вы?.. Алло, станция, где Куйбышев?.. Алло, алло?..

Он застучал рукой по рычажкам аппарата.

— Алло, станция?.. Алло, девушка, где Куйбышев?.. Дайте Куйбышев… Алло, товарищ Иванов, это я… Нас, кажется, прервали… Так на чем нас прервали?.. На заголовке?!.

В кабинете повисла тишина. Лица сотрудников отдела вытянулись. Где-то на далекой улице раздался гудок автомобиля.

И тут Курганов, не выдержав, захохотал.

Перед ним мгновенно, будто быстро отмотанная назад и снова пущенная через просмотровой аппарат кинопленка, прошло заново все чтение в лицах — за деда, за бабу, за курочку-рябу — и, главное, движения рукой, изображавшие полет ястреба, — и Курганов, не в силах больше сдерживать в себе заслонку каких-то гомерических раскатов, покатился куда-то вниз, сбитый с ног ураганным разрядом еще ни разу в жизни не испытанного приступа смеха.

Съехав на спине по краю кресла почти до полу, держась в кресле только усилиями мышц спины и лопаток, Олег хохотал так оглушительно, так безудержно, так беспомощно, что, как ему показалось, даже потерял на несколько секунд сознание, по щекам его текли слезы, он весь дергался, стонал, сучил ногами и, только обессилев окончательно и ощутив боль в животе, почувствовал потребность взять себя в руки, открыл глаза, отер слезы и, опершись о локти, втащил себя обратно в кресло.

Успокоившись окончательно и открыв глаза, он вдруг увидел прямо перед собой, очень близко от себя, лицо своего начальника. За толстыми стеклами очков были видны разной величины, переполненные каким-то мучительным выражением глаза.

Курганов встал. Смех попытался «дернуть» его еще раз, но он сдержался.

Прямо перед ним, не доставая ему даже до плеча, с трудом опираясь на две палки, стоял его начальник отдела. За его спиной, глядя на Курганова тяжелым, недоумевающим взглядом, стоял второй сотрудник отдела. «В чем дело? — подумал Курганов, — Почему они стоят передо мной?»

— Почему вы смеетесь? — тихо спросил начальник отдела, глядя на Курганова снизу вверх. — Над кем вы смеетесь?

Курганов захотел что-то сказать, но ему снова вспомнился тяжелый полет ястреба с птицефермы (а товарищ Иванов, для которого разыгрывался весь этот спектакль, сидит себе в Куйбышеве перед телефоном и ничего не слышит), что-то опять «дернуло» его, он фыркнул, поперхнулся, в горле забулькало…

— Вы не так меня поняли, — начал было Олег, задавливая смех, — я…

— Смеяться над физическими недостатками человека может только откровенный мерзавец, негодяй, подонок! — закричал, срываясь на визг и стуча палками об пол, начальник отдела. — Это не смешно, когда телефонистка полчаса не следит за разговором абонентов, — продолжал кричать и стучать палками об пол начальник отдела, — это прискорбно!

Круто повернувшись, Курганов быстро вышел из кабинета.

Он шел по коридору и чувствовал, как внутри у него распрямляется пружина, которую долго и упорно сдерживал в себе обеими руками. Но сегодня защелка соскочила. Пружина освободилась.

Хватит, думал Курганов, мне только еще двадцать три года, я слишком еще молод. Я слишком еще молод для этой серьезной и взрослой газеты. Она чересчур взрослая для меня, эта газета. Хватит.

Курганов шел на второй этаж, не зная, что идет навстречу своей судьбе.

Он дошел до лестничной площадки. Взялся рукой за перила. Поставил ногу на ступеньку. «А может быть, все-таки…» — подумал Курганов.

Нет. Не надо идти против сердца. Когда сердце подсказывает, выход, надо принять этот совет. Нельзя жить без сердца, против желаний. Что бы ни произошло там, все это будет гораздо лучше всех этих последних месяцев, когда я жил только головой, не слушая сердце.

Так началась для Олега Курганова новая полоса жизни, в которой на первое место вышли обстоятельства и цели, о существовании которых (и приемлемости их для своей жизни) он раньше даже и не подозревал.

Олег окончил университет, защитил диплом, по заявке главного редактора молодежной газеты был направлен на работу в эту газету (Курганов через несколько дней после чтения по телефону фельетона товарища Иванова из города Куйбышева подал заявление об уходе — в связи с необходимостью закончить диплом, и его отпустили), но работать в молодежной газете Олег начал совсем не в том качестве, в каком ему хотелось, когда он выбирал профессию журналиста в десятом классе, и даже не в тех жанрах, с которых начиналась его журналистская карьера в Великих Луках, так что сложный и трудный диплом, который, несмотря на все треволнения, все-таки удалось защитить весной 1954 года (и все то, что узнал он и изучил, готовясь к дипломной защите, огромный сатирический материал), — все это оказалось на новой работе практически совершенно ненужным.

Сразу же после распределения, когда были улажены все сложности, главный редактор «молодежки» пригласил Курганова в свой кабинет.

— Ну что, кажется, все позади? — спросил он, протягивая по своей манере первым руку.

— Позади-то позади, — вздохнул Олег, — но…

— Знаю, — перебил главный, — знаю, что на душе нелегко. И свою собственную вину за то, что переманил тебя сюда, ощущаю и понимаю.

— Никто меня никуда не переманивал, — усмехнулся Курганов, — не сюда, так…