Лев Ющенко - Дом над рекой

Глебов замялся, а в тот миг, замедлив падение, лифт спружинил и замер, и сразу с шумом раздвинулась дверь; и, уже выходя из кабины, Глебов ответил:

— Да понимаешь, последний день перед отпуском, сдавал дела, закрутился.

— Мог бы на минуту зайти. Там и о тебе шла речь, тебя вспоминали.

— Знаю, — ответил Глебов.

— А в общем, — похвастался веселый Можайкин, — все было на уровне. Так что поздравь.

— Ну, с тебя причитается.

— А что! — засмеялся Можайкин. — Повод есть, да еще какой!

Они вышли на людный проспект с бесконечной лентой витрин и реклам, и Можайкин кивнул на подъезд модного ресторана.

— Зайдем, отметим? Или ко мне, в гостиницу? Я в «России» остановился.

Глебов взглянул на часы.

— Времени у меня в обрез. Улетаю в Батуми и такси заказал на девятнадцать ноль-ноль, а еще нужно собрать вещички. Знаешь, давай ко мне, это тут близко, за углом, на старом Арбате. Ты же бывал у меня.

— Бывал, — согласился Можайкин. — И помнится, жена твоя не жалует незваных гостей.

— Не волнуйся, живу один.

— А жена?

— Развелся. Она нашла себе муженька побогаче.

— А-а… — Можайкин сказал это с сочувствием, но так, будто того ожидал и ничуть не удивился. — И давно?

— Уже месяц, — ответил Глебов. — Так что никто нам не помешает. Как говорится, раздавим флакон. По-холостяцки! — сказал он, держась бодрячком, но скрыть свою горечь не смог.

Можайкин понял его и умерил свою шумную радость.

— Ну, если так, — сказал он, — то идем.

Свернув в тихую староарбатскую улочку, они по широкой лестнице старинного дома поднялись на третий этаж. В квартире было голо и неуютно, зиял пустой шкаф, висела без абажура запыленная лампочка, а на обоях темнел немалый квадрат — след исчезнувшего ковра. Так в доме бывает перед отъездом, когда вещи уже упакованы и в опустевших комнатах осталась лишь мебель; это только скелет жилья, лишенный плоти.

Рыжий Можайкин побродил по квартире, подошел к застекленной горке — она тоже была пуста. Он усмехнулся:

— Если мне память не изменяет, тут когда-то стоял фарфор?

— И хрусталь, — с мрачным юмором напомнил хозяин.

— Увезла?

— Не забыла.

Гость посмотрел на голую лампочку.

— И люстру?

— А как же: тоже хрустальная.

— И ковер?

— Еще бы: ручная работа. И сервиз увезла, и подписные издания классиков. Лет двадцать копила.

— Тебе повезло. Каких-нибудь двадцать лет семейного счастья, и ты уже свободен.

Оба рассмеялись, и стало как-то легче.

— И уже начинаешь холостяцкую жизнь! — по-мужски позавидовал рыжий Можайкин, имея в виду, что на столе перед ними лежал раскрытый пустой чемодан лакированной кожи и вещицы, очень полезные для приятной поездки на Черное море: полосатый купальный халат, цветные рубашки, шляпа из желтоватой соломки, джинсы, легкие туфли с медными пряжками, серый нарядный костюм — и все с иголочки, новенькое, еще в целлофане, только что из магазина, и — ничего от прошлого.

Хозяин отодвинул чемодан и вещи на край обеденного стола, поставил коньяк, сыр и хлеб. Достал из пустого буфета граненый стакан и щербатую чашку.

— Извини, хрустальные рюмки чехословацкого производства тоже уехали.

— Да на мой характер, я бы ее!..

— Ладно уж, — отмахнулся Глебов. — Все к лучшему.

Можайкин взял граненый стакан.

— Ну, тогда за твою холостяцкую жизнь. За все, что у тебя впереди.

— А что у меня впереди? — мрачновато усмехнулся хозяин.

— Глупец, радуйся: Черное море, луна, пальмы и девушки. Какие девушки! Брюнетки с голубыми глазами. За это и выпьем.

Выпили первую, и, закусывая, гость продолжал:

— А я, несчастный, завтра опять в свою берлогу. И что меня там ожидает? Болота, буреломы и ударные пусковые объекты, за которые мне мылят шею и с утра, и на сон грядущий. Сутками мотаешься по дорогам, лаешься с прорабами, спишь где придется, ешь, что дают, а потом на тебя же сыплются все шишки из министерства: дай план — и точка!

— Зато масштаб у тебя, — сказал он.

— Еще бы — территория, равная Бенилюксу. Говорят, с Луны видно. Только на вертолете и успеваю. Кстати, был я недавно и в Каменке — помнишь?

Хозяин кивнул: ему ли забыть то село, пустоватую избу и портрет на стене…

— Там о тебе тоже помнят. Марфа Антоновна говорит, что ты помогал ей найти ее младшего брата.

— Немного помог…

— Велела сказать тебе, если встречу, что в Каменке теперь школа его имени.

— Я знаю, читал в газетах.

— Помнишь его портрет в избе?

— Помню… А сама она как? Еще в председателях?

— Давно на пенсии. Бывшая председательша, живая история. Да ты сам прикинь, когда это было. Вспомни тот мост в Каменке. Тогда ты его здорово подлатал. И сколько лет он еще простоял? Я сегодня подсчитывал: почти четверть века. Это хорошо, а вот пропускная способность его мала. И сколько людям приходилось ждать, чтобы проехать. Сплошные заторы. Дорого он нам обошелся! Цифры я сегодня на совещании выложил. Теперь-то всем ясно. — Можайкин крепко ругнулся. — Надо было его сразу ломать. Эх, Павел, если бы ты тогда меня поддержал!

Тот усмехнулся:

— И нас бы, конечно, послушались…

— А что? Ты да я — это двое, уже коллектив, небольшое, но мнение. И может, начальство еще бы тогда призадумалось. И вообще, — сказал он убежденно, — старье надо ломать, а не латать, не подкрашивать, это точно!

— Ну, твой проект утвердили, — теперь ломай и круши.

От этой мысли Можайкин сразу преобразился, повеселел.

— Представляешь, как я буду твой мостик ломать? — подмигнул он. — Сам, своими руками! Дорвусь я до него. По бревнышкам разнесу. А на том месте, где твой трухлявый мосточек, поставлю мост двухъярусный, скоростной, на века…

Глебов его оборвал:

— На века? Врешь! Я видел проект. Хозяйский размах у тебя есть. Да вот интуиции тебе не хватило!

И по тому, с какой злостью у него вырвались эти слова, Можайкин, умный мужик, сразу что-то почуял, посмотрел пытливо и цепко. А Глебов не рад был, что это сказал: в молчании закурил и швырнул сигареты на стол. Но Можайкин, встревоженный, ждал, и Глебов с неохотой добавил:

— Поэтому и не пришел я сегодня.

— На обсуждение?

— Не хотел тебе портить праздник… Да и что говорить! Проект обкатан. Проект есть. Так что давай лучше выпьем за твой успех.

Он стал наливать коньяк, но Можайкин остановил:

— Нет, говори…

— Ты этого хочешь?

— Да.

— Ладно, — усмехнулся хозяин, — пеняй на себя. Я тебе ничего не навязывал.

Он отставил бутылку и, оглядев полированный стол, провел пальцем по запыленной столешнице. Остался длинный, извилистый след.

— Это река, — сказал Глебов. И рядом с «рекой» очертил кружочек. — Это Каменка. Горы, — пометил он.

Можайкин прищурился:

— Похоже.

— А вот тут — мост на века. Как у тебя в проекте.