Дмитрий Кудис - Рубежи

Степан боится признаться себе, что учить летать ему трудно. Он не дает инициативы курсантам в воздухе, управляет самолетом сам, да и процесс полета уже не вызывает в нем прежнего удовлетворения. Курсанты, как всегда, шумно приветствуют его, уважают, и все же нет той задушевности в отношениях, как в других группах. С ним только почтительны. Степан все больше страдал от этого. А тут еще Таня. Первая девушка, которая пренебрегла им.

Кажется, именно это заставило его смотреть на Родионову совсем другими глазами. Нет! Девушки любят настойчивых и смелых. Он не отступит! Он знает, что им надо.

Петроченко дернул его за рукав:

— Найди Астахова, поговори с ним. Узнай его намерения.

— Ну его к дьяволу! Не хочу с ним разговаривать.

— Напрасно! Я больше тебя знаю, что такое пьянка с курсантами. А пока я пойду, меня ждут.

Петроченко свернул по дорожке в сторону. Куракин остался один. Обиженный, не зная, что делать, он пошел бродить по дорожкам. В глубине одной из аллей, на скамье он увидел Родионову. Подойдя ближе, узнал ее соседа — Астахова. Степан круто повернулся и зашагал к выходу.

На следующий день после вечеринки у Сенникова Астахов чувствовал себя отвратительно. Ему неудобно было встречаться с курсантами Петроченко, которые были там. Он готов был высказать начальнику аэроклуба свое мнение о поведении Сенникова и только ждал очередного совещания, чтобы сделать это. Стыдно было и перед собой, за то, что пошел на этот нелепый вечер.

Стремясь хоть немного «встряхнуть» Николая, Виктор потащил его в парк. В свободные часы они любили бывать там. Парк напоминал им родной город. Они стали разыскивать свободную скамейку.

— Коля, посмотри, наши девчата.

На скамье сидели Таня с Зиной. Рядом стоял парень в коротком пиджаке, в маленькой, лихо сдвинутой на одно ухо кепке и что-то, жестикулируя, рассказывал. Астахов сжал руку товарища. Они проходили мимо. Девушки приветливо улыбнулись.

— Добрый вечер!

Пробивающийся сквозь листву свет электрической лампочки слабо освещал светлые волосы Тани, лицо оставалось в тени, отчего глаза казались очень большими. Парень, покосившись на летчиков, ушел, бросив форсистое «пока». Николай с Виктором сели рядом с девушками, но разговор никак не завязывался. Все почувствовали себя неловко от затянувшегося молчания. Таня вдруг спросила, обращаясь к Астахову:

— Вы не испытываете желания поиграть в оркестре?

— Благодарю. Я еще и минуты с вами не сижу, а вы меня уже прогоняете.

— О!.. — В этом «о» было и удивление и упрек. — Как нехорошо вы меня поняли. Разве можно так!

Астахов заметил, что она искренне огорчилась.

— Я думаю, наоборот, — вмешалась Зина, — мы вам отчаянно надоели на аэродроме.

— На аэродроме, пожалуй, да, — улыбаясь, отвечал Астахов, — а здесь… совсем другое дело. — Николай смотрел на Таню и не узнавал ее. Она же просто красавица, как он не замечал этого раньше. И голос мягкий, ласкающий. А глаза… все видят и все понимают… У него вдруг стало так легко на душе, будто не было никакого Сенникова, не было этой поганой вечеринки.

— Пойдемте потанцуем, — предложил Виктор Зине.

Астахов подумал, глядя на Виктора: «Осмелел, дьявол».

— Подождите нас. Мы скоро вернемся, — на ходу крикнула Зина.

Николай в душе был благодарен Виктору за то, что он оставил его наедине с Таней, но он так растерялся от нахлынувших неожиданно чувств и мыслей, что не знал, о чем говорить. Ему хотелось просто сидеть рядом, молча и только чувствовать, что она здесь…

Как легко на аэродроме и как чертовски сложно здесь. И Таня почему-то выглядит смущенной. Астахов вспомнил рассказ Виктора, как он знакомился с Зиной раньше, и усмехнулся.

— Мне на самом деле кажется странным, что я могу быть в парке в качестве отдыхающего. Когда-то я играл в оркестре, а гуляли другие.

— Не могу вас, летчика, представить музыкантом. Однажды вас видела на эстраде, но тогда было совсем другое…

— И тогда я был летчиком.

— Откровенно говоря, вас я плохо запомнила. Вашего товарища лучше.

Николай старался говорить равнодушно:

— Вы говорите о Куракине?

— Конечно. Вы с ним учились вместе?

— Да! Мы были хорошими товарищами. У нас было много общего.

— Почему были?

Астахов почувствовал укор совести. Действительно, почему «были»?

— Да мы и сейчас товарищи, но… — он замялся.

Где-то рядом выстрелила ракета. На несколько секунд густые деревья парка приняли фантастический вид.

— Я давно хотела вас спросить, — сказала Таня, — почему вы не поверили мне тогда, сразу, помните?

— Вы что имеете в виду: не поверил вам как будущему летчику или…

— Господи, конечно же это… — поспешно перебила Таня.

— Стоит ли вспоминать? Зато потом я поверил вам больше, чем другим.

— Спасибо. Я это знаю.

Астахов смотрел на непривычно близкое лицо Тани, на ее блестящие глаза, и ему вдруг захотелось сесть ближе, прикоснуться к ней… Дотронуться до ее волос… Он еле сдержал себя и только пристально посмотрел на нее.

Таня опустила глаза и вздохнула. На аллее показалась знакомая фигура. Они узнали ее. Это был Степан. Таня выпрямилась. Куракин сделал несколько шагов по дорожке, постоял секунду, резко повернулся и зашагал обратно.

Неужели она здесь ждала его? Эта мысль остро и болезненно промелькнула в сознании Астахова. «Ну, конечно, так. И у него хватило такта уйти. Эх, Степан! Уйду лучше я».

Астахов мгновенно помрачнел. Таня это заметила. «Неужели он думает?..» Она встала.

— Что-то наши спутники не идут. Проводите меня, пожалуйста, к Зине.

— Вы без нее жить не можете?

Как ни старался он сказать это спокойным тоном, все же в его словах Таня уловила нотки какой-то мальчишеской обиды.

— Пойдемте. На самом деле, некрасиво инструктору скрываться где-то с девушкой, да еще с курсантом… Несолидно.

Как долго потом, лежа в постели, Астахов мучительно размышлял над тем, почему она обиделась, почти оскорбилась… До танцплощадки они не сказали ни слова. Так и расстались…

Когда Таня шла домой, ей было горько, досадно и радостно. Она думала о нем, думала давно, только боялась признаться себе в этом. Сегодня она узнала его ближе… «Какой он вспыльчивый… и хороший. Очень хороший… Но почему он решил, что я должна быть с Куракиным? Причем здесь Куракин? Как глупо получилось. Будет ли еще когда-нибудь такой вечер?»

Накануне Дня авиации Гаврилов вылетел самостоятельно. Контрольный полет Астахов сделал сам. На линии взлета сложил ремни в пустой инструкторской кабине. Гаврилов остался один.

— Два полета по кругу.