Геннадий Семенихин - Взлет против ветра

— Тихо, — опасливо покосился на свою невесту Антон, — услышит — скандал поднимет. Знаешь, Александр Николаевич…

— Называй меня по-старому — Сашкой.

— Знаешь, Сашка, как я дрожу за нее в каждом полете? Ну выполнила двадцать боевых — и хватит. Ты прав, не девичье это дело все-таки. Ох, Сашка, давай-ка выпьем за эту задуманную диверсию.

— Давай, Антошка. Но ты запомни, что не только как летчик ты мне нужен. Зама я еще из тебя хочу сделать. Понял?

Зимой сорок четвертого года майор Баталов был откомандирован в истребительный полк. Ворчал Коржов, ругалась Анна, и только бессменный механик Староконь, которого Баталов также забирал с собою к новому месту службы, философски отметил:

— Оно что ни делается, то к лучшему, Антоша.

А примерно через четыре месяца в паре с Александром Беломестновым на истребителе «Ла-5» Баталов впервые пересек линию фронта, В новом полку за ним укрепилось было ироническое прозвище «запоздалый майор». Так его стали называть за то, что лишь во второй половине войны переучился он со штурмовика на истребитель. Но острякам прозвище это быстро пришлось сдать в архив, потому что уже в первых десяти вылетах Антон сбил пять «фокке-вульфов». Ахали от удивления даже весьма скептически относившиеся к нему ветераны, а двадцатисемилетний командир полка бил себя в грудь кулаком и горделиво говорил:

— Черт побери! Старик Беломестнов все-таки разбирается в людях. Я этого парня еще под Москвой приметил, после той нашумевшей истории с фашистским асом. Как он его срубил! И это на маломаневренном «иле», не предназначенном для воздушного боя. Нет, не тот у него характер, чтобы в штурмовой авиации служить. Антошка от роду истребитель.

Беломестнов не дошел до Берлина. Он был сбит за Одером, в районе Зееловских высот, незадолго до большого наступления и погиб на глазах у Баталова, летавшего с ним в одной группе на боевое задание. Сам же Антон Федосеевич вскоре после войны в должности командира полка был отправлен на учебу в академию. Он успел уложить два десятка вражеских машин, получил звание Героя Советского Союза.

…Снова наполнилось сердце тупой болью, и показалось, будто теперь у него внутри чугунный утюг и что давит он вниз острым своим концом так, что дыхание от этого спирает, а боль толчками отдается в спине. Грустными, широко раскрытыми глазами смотрел командующий в глаза портрету.

— Вот видишь, Анна, и мне нелегко на этом свете вертеться…

Боль постепенно прошла, и Антон Федосеевич, шумно вздохнув, повернулся на бок и опять стал думать о своей первой и единственной жене. Теперь вспоминалось другое, горькое и неотвратимое — ее болезнь.

Анна заболела, когда он окончил уже последний курс академии и готовился к выпускным экзаменам. Их первенцу Аркашке шел всего третий год. Они его ждали с огромным волнением, и после благополучных родов Баталов буквально не знал, куда деваться от счастья. Он сам стирал пеленки, нагревал до нужной температуры воду и растирал мягкой ноздреватой губкой розовое тельце орущего малыша, а потом не спускал его с рук. Научившись делать первые шаги, Аркашка безжалостно топтал пухлыми ножками чертежи и бумаги на его письменном столе, а сияющая мать наблюдала за ними из какого-нибудь угла единственной тесной комнатки, отведенной слушателю академии подполковнику Баталову в жилом городке, и притворно ворчала:

— Смотри, Антон, добалуешь. Вырастет — на всю жизнь сядет на шею.

— Ничего, — сверкая белыми зубами, говорил Баталов, — у меня шея крепкая — выдержит.

Потом пришло это… Анна стала бледнеть и чахнуть. Она жаловалась на отвращение к пище и боли в желудке. Веселую улыбку будто порыв ветра смел с ее лица, губы побелели, выцвели. Остро выдались скулы, обтянутые пожелтевшей, как пергамент, кожей. Он повел ее в поликлинику и после первого беглого обследования получил невразумительный ответ от главного врача.

— Похоже на язву. — Седой полковник развел руками и, вздохнув, закончил: — Однако надо продолжить наблюдения. Плохо, что она потеряла так много в весе, и это за такой короткий срок.

Анна ждала его за дверью уже одетая, молчаливая и суровая оттого, что ее мучила неизвестность.

— Ну что? Объяснились?

Антон хмуро махнул рукой.

— Да что знают медики? Тремя вещами они могут пользоваться с полной уверенностью: скальпелем, градусником и клизмой, а в остальном человеческий организм для них вещь в себе, как говорил старик Кант.

— В этом ты прав, — чуть улыбнувшись, сказала Анна. — Уж больно вечер хорош. Давай чуточку посидим на скамейке.

Начиналась осень. С легким шелестом падали на желтую скамейку лапчатые листья клена, шелестели под ветром. Холодной была голубизна октябрьского неба. В хрупком воздухе басовито прогудела электричка, уходившая на Москву. Целая группа слушателей в новых плащах и авиационных фуражках обогнала их. Анна глазами указала на скамейку, и они сели. Ее знобило. Прижавшись к твердому плечу мужа, она долго смотрела вдаль припухшими зелеными глазами, потом подняла с земли сухой желтый лист с фиолетовыми прожилками.

— Мертвый.

— Весной на его месте зашумит живой, — тихо возразил Баталов.

Она как-то серьезно посмотрела на него. Никакого страха не было у нее в глазах, одна тоска.

.— Антоша… я не доживу до весны.

— Анна, да как ты смеешь! — в бешенстве закричал он. — И мысли такие выкинь из головы! Я тебя ко всем академикам медицины повезу, любые лекарства достану, самые новейшие.

— Антоша, — тихо вздохнула Анна, — академики не помогут. Это неизлечимо. У меня на руках точно так заболела мать, а потом отец. Это рак, Антоша.

Через месяц Анна уже не могла вставать. Она лежала в постели, страшно изменившаяся, с высохшими руками и ногами, охваченная острыми болями, сжигаемая высокой температурой. Лицо ее покрылось глубокими складками, по-старушечьи дряблой стала кожа на шее, и только глаза, страдающие, воспаленные, оставались прежними. Баталов привозил домой лучших московских специалистов, но все они покидали его жилище, беспомощно разводя руками:

— Мы только врачи, а не боги.

— Знаю, — мрачно обрывал Баталов, а про себя еще более жестко думал: «Грош цена всей вашей онкологии, если Анку мою на ноги поставить не можете».

Стараясь ее ободрить, он склонялся к самому изголовью и шептал в пылающее лицо:

— Слышь, Анна. Тут, говорят, какой-то новый препарат появился. То ли швейцарский, то ли американский. Может, попробовать?

— Спасибо тебе, — качала она головой. — Какой ты у меня хороший, ты бы все для меня сделал, если бы мог. Весь бы земной шар перевернул и точки опоры не стал бы искать, как тот греческий мудрец.

— Анка, — глотая подступающую горечь, предлагал ей Баталов. — Может, тебя лучше в больницу поместить? В самую хорошую. Добьюсь отдельной палаты. Уход будет идеальный, не то что я тут с тобою…