Геннадий Семенихин - Взлет против ветра

— К черту Ницше! — исступленно воскликнул немец. — Это не мой философ. Повторяю: я из древнего рода. Мои предки служили Фридриху Великому. В наших правилах воевать честно и честно служить своей родине. Сейчас идет большая война, потому что двум таким богатырям, как Германия и Россия, трудно ужиться на одном континенте. Родина потребовала воевать, и я воюю. Но воюю честно, как рыцарь.

Коржов с хрустом сжал огромные кулаки.

— Так вы, что же, господин барон, в лайковых перчатках, что ли, воюете?

Немецкий полковник поборол охватившее его волнение, и в его темных глазах появилась надменность.

— Вы ошибаетесь, господа советские офицеры. Я никогда не пикировал на русских беженцев, хотя часто их видел на дорогах войны. Если это делали какие-нибудь негодяи, то они заслуживают военно-полевого суда и смерти. Я же рыцарь воздуха, один из асов рейхсмаршала Геринга. Если хотите убедиться, то вот. — Он рывком сверху вниз сдернул молнию и распахнул полы летной куртки. На форменном френче глухо звякнули два Железных креста. — Я воюю по правилам и в эскадре заслужил от нашего командира прозвище «несбиваемый».

Коржов широко улыбнулся.

— Ему придется этого прозвища вас лишить.

У немецкого аса дрогнули губы, но он тотчас же овладел собой и вызывающе поднял подбородок.

— Я сбил двадцать три самолета. Польских, французских, греческих, английских. Но у каждого аса такова уж судьба — рано или поздно его ожидает впереди трасса противника. Ваш летчик, должно быть, большой виртуоз, если он сумел поразить мой «мессершмитт» на таком неповоротливом самолете, как «Ил-2». Где он? Я готов пожать ему руку.

— Антоша, Баталов, — тихо и как-то особенно ласково позвал Коржов, — где же вы? Окажите любезность, покажитесь господину барону.

Баталов вышел из-за чужих спин взъерошенный, с прилипшей к вспотевшему лбу мальчишечьей челкой, подошел к немцу. Отто фон Корнов сделал шаг назад, совершенно потрясенный.

— Вот этот мальчик?

— Успокойтесь, барон, — сказал Баталов. — Это моя работа.

Немец смотрел на него широко раскрытыми застывшими глазами.

— О майн готт! — Барон потрогал чисто выбритый холеный подбородок и обратился уже к Коржову: — О! Русский командир! Если у вас и остальные пилоты таковы, я могу вас поздравить. Я очень рад, что не уничтожил этого мальчика. Вы же понимаете, в чем дело, — перевел он глаза на Баталова, — вы гениально ушли от моей первой трассы. Таким точным маневром от меня еще никто не уходил. Вы сделали вот так, — показал полковник ладонями, — и моя трасса прошла вот здесь. А потом я зашел снова, уже с хвоста, и вас уже ничто бы не спасло, если бы не ваш простой, но такой ошеломляющий маневр. В вашем гороскопе действительно есть счастливая звезда. Мой добрый совет: переучивайтесь на истребитель, и мы когда-нибудь встретимся в воздухе, как два рыцаря. Я тогда возьму реванш, но твердо обещаю, что не буду добивать вас в воздухе, если вам удастся выброситься на парашюте. Мой «туз» еще сразится с вашим «петухом».

— Успокойтесь, барон, этого уже никогда не случится, — повел бровями комиссар Авдеев.

— Но почему? — удивился немец.

— Потому что вы уже отвоевались.

— Ах, это!

Коржов с интересом наблюдал за асом. Что-то необычное было в его поведении. Коржову уже приходилось присутствовать несколько раз на допросах пленных фашистских летчиков. Эти допросы являли собой унылую картину. Гитлеровцы однообразно, как в плохом театре на репетиции, выбрасывали правую руку вверх, кричали: «Хайль Гитлер!», «Русским капут!»,

«Москва падет!», «Хайль блицкриг!». Некоторые даже пытались петь гимн «Великая Германия». Этот же, как спортсмен, в диком азарте говорил только о воздушных боях и расхваливал себя как аса. Но все равно он был такой же коричневой чумой, потому что по-пиратски жалил наши самолеты и от этого приносил не меньше вреда.

— Откуда вы так хорошо знаете русский язык? — хмуро спросил Коржов.

— О, — улыбнулся немец, — это заслуга не столько моя, сколько моего фатера Бруно Корнова. Генерал Корнов побывал на вашей земле в первую мировую войну и даже несколько месяцев находился в плену.

— Вы теперь разделили его участь, — колко заметил Авдеев.

Барон посмотрел на него, как на несмышленыша, и прощающе усмехнулся:

— О нет! В плену не я. Половина Советского Союза у нас в плену: Украина, Белоруссия, западная Россия. Не будьте идеалистами. Скоро мы нанесем последний удар.

— Вздор! Геббельсовская пропаганда! — оборвал его Коржов.

Барон удивленно пожал плечами:

— При чем здесь Геббельс! Я сам не могу терпеть Геббельса. Врет, как базарная торговка. Но ведь я излагаю факты. Больше чем полгода ваша армия не продержится. У вас не будет оружия и нечего будет кушать. Но мы уклонились от основной темы. Вас интересует, откуда я знаю русский. Когда мой отец генерал Бруно Корнов вернулся из русского плена, он мне сказал: «Слушай, Отто, самый большой и самый сильный наш враг — Россия. Чтобы ее победить, мы должны ее хорошо знать. Изучай ее язык, экономику, историю». Если хотите, я два года в высшей школе разведчиков учился.

— И почему же не пошли по этой части? — спросил Авдеев.

Фон Корнов пригладил короткую спортивную прическу.

— Слишком грязная работа. А я воздушный рыцарь, потомок Нибелунгов.

Коржов опять подумал: «Что за тип? Если бы Геббельс знал, как он его тут склоняет, быстренько бы определил в концлагерь. Клепок, что ли, недостает или рисуется? А впрочем, что мне за дело. Такой же враг, как и другие».

— Послушайте, барон, — поморщился Коржов, — давайте покончим с эмоциями и перейдем к делу. Нас интересует ваша аэродромная сеть. Ново-Дугино, Двоевка, Сеща…

Фон Корнов выпрямился, его глаза под прямыми бровями стали холодно-отчужденными. И уже другим, чеканно-строгим голосом он заявил:

— Никаких сведений военного характера дать вам не могу. Вы не хуже меня знаете, что такое военная присяга, а я офицер и принял присягу на верность великой Германии.

— Хотите сказать — фюреру, — пожал плечами Коржов.

— Я сказал — великой Германии, — повторил пленный. — Все фон Корновы служили только великой Германии. И если сейчас во главе государства стоит фюрер Гитлер, — значит, мы служим и ему. Но великая Германия — это более широкая единица измерения, нежели тот, кто стоит у ее власти.

Коржов хотел возразить, но в эту минуту яростно зазвонил полевой телефон непрерывным душераздирающим звонком. Подполковник снял трубку и был тотчас же оглушен суровым голосом командира дивизии:

— Коржов, ты с ума спятил! Твой лейтенант Баталов такую важную птицу захватил, а ты два часа этого барона у себя в землянке держишь. Ты что, перевоспитываешь его, что ли? Доставь его немедленно в штаб дивизии.