Борис Шустров - Белые кони

Яшка стоял перед зеркалом и приглаживал пятерней непокорные волосы. Он крутился уже с полчаса, зачесывал волосы то назад, то вперед, то приспускал набок, рубашку надел новую, нейлоновую, брюки нагладил — обрезаться можно.

— Куда гриву-то наглаживаешь? — спросила мать.

Яшка не ответил.

— Послушай, что люди-то говорят. Ушеньки вянут… Стыдоба-то какая. Неудобно глаза показать, — продолжала мать.

— Кому неудобно-то?

— Хотя бы и мне.

— Ну и не показывай.

— Ты как с матерью разговариваешь?! — повысила голос Ульяна.

— Двадцатый век, — сказал Яшка, — а у вас все как при домострое. С кем хочу, с тем и гуляю.

— Девок тебе не хватает? Баба ведь она. Разведенная.

— Ну и что?

— Вот те и раз… — произнесла мать и опустилась на стул. — Да ты, парень, в своем ли уме? Кругом девок полно! Одна другой красивше. Вон, говорю, на Бушковской фабрике…

— Слыхал уже… Чем Катерина плоха? Что вы на нее все как на чумовую?

— Разведенка, — сурово отрезала Ульяна. — Как в прежние-то годы… Не бегали от мужей-то. Боялись. И порядку больше было. А теперь… Ни стыда, ни совести. Чуть не поглянулись друг дружке — и в суд. А суд тоже… Только печатки ставит. Хлоп! И готово. Опять девка. Тьфу!

— Тебя послушать, так надо всю жизнь с нелюбимым жить.

— Кто ее заставлял за нелюбого замуж выходить? В город захотелось. Увидала мужика при галстуке, в сразу…

— Хватит, мать, — нахмурился Яшка.

— Взять бы хорошую вицу да пониже спины… Да и не пара она тебе.

— Это почему же?

— Поиграется и бросит.

— Я, мать, тоже кое-что повидал. И вообще… Захочу — женюсь.

Ульяна присмирела, сказала тихонько:

— Я тебе счастья хочу, сынок. Не горя…

Расстроенный Яшка вышел на крыльцо и закурил. Зафырчал за деревней, на проселке, Катеринин мотоцикл, а через несколько минут появилась и сама агрономша. Вела она мотоцикл, как всегда, на большой скорости, только пыль неслась из-под колес, только курицы, громко кудахча, разлетались по сторонам.

Ульяна слышала, как подъехала агрономша, как весело переговаривались они с Яшкой и как оба, гулко топая в сенях, зашли во вторую половину избы.

— Ох, беда-бедушка… — вздохнула Ульяна и, глянув в красный угол, на черные большие иконы, перекрестилась: — Пронеси, господи. Не дай парню погинуть…

Однако долго просить бога о помощи Ульяна не стала, по опыту знала, что дело бесполезное. Надо было предпринимать что-то более существенное, и, подумав немного, она побежала к бригадиру Михаилу Кузьмичу, который приходился Шамаховым каким-то дальним родственником.

Михаил Кузьмич жил в новом, большом доме, крытом шифером, с просторным двором, полным скотины и птицы. Во дворе бригадир построил гараж, в котором стояли два мотоцикла: один старый, предназначенный для езды по полям, и второй — чехословацкая «Ява». В сухую погоду бригадир любил прокатиться на «Яве» по Никольскому тракту. В огороде, на берегу Вздвиженки, Михаил Кузьмич срубил новую баню. Всем на зависть живет бригадир! Обстановка у него в доме городская, все полированное, давным-давно куплен телевизор с большим экраном, и теперь Михаил Кузьмич ждет не дождется, когда построят телевизионную вышку, и очень расстраивается, что вышка вот уже третий год не растет. Михаил Кузьмич женился на учительнице физики Нине Ивановне, у которой учился в седьмом классе, двойки получал, хулиганил, до слез доводил девушку. Женился и до сих пор не может прийти в себя от удивления: как же его, Мишку Прахова, угораздило жениться на учительше? Семь лет живет с ней, дети скоро в школу пойдут, а при людях язык не поворачивается назвать супругу по имени, обязательно отчество прибавит. Правду сказать, если бы не Нина Ивановна, так и остался бы Михаил Кузьмич Мишкой Праховым, как его называли на деревне до женитьбы, но учительница изменила парня прямо до неузнаваемости. Михаил Кузьмич вступил в партию, его выбрали в правление колхоза, назначили бригадиром, а скоро он и вовсе станет большим человеком — через год закончит сельскохозяйственный техникум, получит диплом зоотехника.

— Так, — выслушав Ульяну, задумчиво произнес Михаил Кузьмич. — Я-то тут при чем?

— Поговорил бы ты с ним. Может, тебя послушает.

— Да о чем говорить-то?

— Как о чем? Я тебе битый час объясняю. Окрутит она Яшку! Как есть окрутит. Уж теперь до полуночи сидят, похохатывают.

— Сидят… — повторил Михаил Кузьмич и прошелся по горнице. — Поговорить, конечно, можно, да будет ли толк?

— Будет, будет, — поспешила успокоить Ульяна. — Он тебя послушает.

— Можно, — повторил Михаил Кузьмич.

— У ней-то, у Катерины, совесть куда подевалася? В лесу́ ле́су не найдет. На молодого саженца позарилась.

— Саженца, — пробормотал Михаил Кузьмич. — Этот саженец небось не одну девку испортил.

— Ну уж ты скажешь, — возразила Ульяна. — Он с виду такой здоровый да нелюдимой, а душа-то у него добрая. Муху не обидит, не то что девку. Увидал Катьку и потянулся. Чего там… Двадцать годков всего-то. Ни ума ни разума. А она и рада. Катька-та… Ведь перестарок. Разведенка. А туда же, к молодым.

Михаил Кузьмич насупился. Он подумал, что если уж Катерина в двадцать три года перестарок, так кто же тогда его жена Нина Ивановна в тридцать четыре? Вопрос этот был для бригадира всегда больным. Он взял жену старше себя на восемь лет, женился рано, девятнадцати не было, не погулял как следует, не побаловался и в глубине души чувствовал, что в чем-то себя обокрал, что мог бы пожить веселее, но на людях всегда бодрился. Вот и теперь он сухо сказал Ульяне:

— Нет, Ульяна. Не буду я говорить с Яшкой. От судьбы, как говорится, не уйдешь. А может, у них любовь?

— Господь с тобой, Михал Кузьмич. Какая любовь?

— Обыкновенная. Любовь и есть любовь. Может, ты их счастье разрушаешь? Вот взять меня. Нина Ивановна старше на восемь лет будет, а живем мы дай бог всякому…

И Михаил Кузьмич, взвинчивая себя, заговорил о своем хозяйстве, о мотоциклах, о телевизоре, о том, что на книжке у них лежат три тысячи семьсот рублей, копят на машину «Жигули», начал хвалить своих детей, Нину Ивановну, себя…

— Пойду я, — перебила его Ульяна, поняв, что бригадир завелся надолго.

Михаил Кузьмич проводил ее на крыльцо, не утерпел и вывел из гаража «Яву». Но пока он возился в гараже, Ульяна успела выбежать на улицу. Бригадир завел мотоцикл, сел в седло и с ревом пронесся мимо Ульяны, обдав ее запахом бензина и пылью. Ульяна поругалась, да что сделаешь — не догонишь. Погруженная в свои невеселые думы, шла по улице.

— Ульяна! — услыхала она мужской голос, глянула и увидела сидящего на завалинке своей избы секретаря партийной организации Степана Гавриловича Крапивина. «Вот к кому надо пойти-то! — подумала Ульяна. — Этот поможет. Этот в доску разобьется, а поможет».