Семен Бабаевский - Знамя жизни

— Разве у вас девичья фамилия? — спросила Марина Николаевна, понимая, что в эту минуту никак нельзя начинать разговор о цели её приезда.

Лицо Татьяны сделалось грустным, взгляд — задумчивым: она смотрела на лампу, стоявшую на столе под зелёным колпаком, видимо, вспомнив что-то невесёлое и горестное.

— Первый муж был Андрей Нецветов… В войну погиб… Теперь у меня муж Илья Стегачёв… Этот — писатель! — добавила она нарочито громко, как бы желая скрыть грустное раздумье.

— Писатель?

— А что вас так удивляет?

— Нет, конечно, не удивляет… Я просто… — Марина Николаевна не договорила и подумала: «Что-то у нас с ней много в жизни схожего… И у неё, как и у меня, первый муж погиб на войне. И она, как и я, второй раз замужем… И второй муж, как и у меня, писатель…»

— Вы, верно, ещё и в глаза не видели вот эту повесть, — и Татьяна взяла со стола не очень толстую книгу в зелёном, под цвет весенней травы, переплёте. — «Кубанские зарницы» — сочинение Ильи Стегачёва… Жене, конечно, приятно.

— И в книжном магазине я не видела…

— В продаже её ещё нет — только вчера Илюша получил авторские экземпляры.

Быстро и не то, чтобы вошёл, а вбежал мальчик лет десяти-двенадцати, быстроглазый, энергичный. И по тому, как он смело поздоровался с незнакомой ему тётей, как бросил на стол сильно потрёпанный, видавший виды портфель с книгами, как в это время у Татьяны радостью заблестели глаза, Марина Николаевна поняла, что это и был Михаил Нецветов. Взгляд серых, больших глаз у мальчика был строгий, не по возрасту волевой; на низко остриженной угловатой голове непокорно торчал чубчик с характерным завихрением — видимо, из-за этого завихрения и оставляли этот пучочек волос; на затылке по-казачьи лихо сидела кубанка из серой смушки.

— Ну что, герой? — спросила Татьяна, обнимая сына и счастливым взглядом обращаясь к Марине Николаевне.

— Мама, ты меня не задерживай.

— А что случилось?

— У нас сборы.

— И сегодня?

Да хотя бы и каждый день — если нужно… Скажи тёте Варе, пусть покормит без — задержки… Люблю есть на ходу!

Мишутка снял кубанку и, ударяя ею о коленку, убежал на кухню. Опять на красивое лицо Татьяны упала тень.

— На ходу, — сказала она грустно, — Вот таким, помню, был покойный Андрей… И ещё, вы заметили, Марина Николаевна… Как это он сказал: «хоть бы и каждый день…»

Как это делают в таких случаях решительно все женщины, Марина Николаевна тоже похвалила мальчика, сказав, что это очень хорошо, если он так торопится на пионерский сбор; что у него необычайно живой характер, а лицо и взгляд не по летам энергичны; что в нём вообще есть что-то своё, — словом, нашла в нём всё то, что каждая мать находит в своём сыне…

После этих слов Татьяна снова повеселела, и Марина Николаевна решила, что вот и наступила удобная минута, чтобы начать деловой разговор, и она сказала несколько излишне официально:

— Татьяна Николаевна, должна сообщить вам, что я приехала в Рощенскую не одна… Со мной просьба наших депутатов райсовета и Сергея Тимофеевича Тутаринова… Мы приглашаем рощенцев пожаловать к нам на заседание сессии районного Совета, которая откроется завтра вечером, чтобы там обсудить и подписать наши общие социалистические обязательства.

— Благодарю, Марина Николаевна, вас лично, ваших депутатов и Сергея Тимофеевича за столь лестное для нас приглашение, — тем же нарочито строгим голосом ответила Татьяна, вставая и подходя к столу, — Прошу взглянуть, у нас всё готово. Ваши предложения, изложенные в проекте договора, который был нам прислан, обсуждались на колхозных собраниях. Народ одобряет. А вот и состав рощенской делегации, фамилии уже напечатаны в нашей газете. Я вас познакомлю. Первый, вот… Савва Нестерович Остроухов — председатель исполкома, ему поручено возглавить делегацию; Стефан Петрович Рагулин — председатель укрупнённого колхоза из Усть-Невинской — старик самонравный; Глафира Несмашная, или, как её у нас называют, Глаша — председатель укрупнённого колхоза из Родниковской — женщина характера весёлого; Варвара Сергеевна Аршинцева — секретарь партийного бюро колхоза «Красный кавалерист» — женщина деловая и бедовая; Григорий Мостовой — директор МТС из Белой Мечети. Вот и все…

Марина Николаевна присела к столу, развернула газету, прочитала заголовки: «Делегаты едут в Журавку», «Стефан Рагулин готовит речь», а думала почему-то не о делегатах и не о том, кто такой Стефан Рагулин и какую речь он готовит, а о Еюкине… Ей казался и странным и необъяснимым тот факт, что и у Татьяны — у этой приятной на вид молодой женщины, муж — писатель. И, может быть, поэтому мысли о Еюкине, о его пьесе «Солнце светит», которую он пишет шестой год, о его постоянных рассуждениях о какой-то бесконфликтности и были так прилипчивы и неотступны. Она держала в руках «Кубанские зарницы» — книжка новенькая и неизвестная, как бывает неизвестным человек, с которым только что встретился; обложка радует глаз, а листы свежо шелестят в пальцах и ещё с запахом типографской краски — так пахнет сапожный крем. Ей хочется поскорее узнать, какой же собой этот Илья Стегачёв и есть ли в нём хоть капля сходства с Еюкиным; может быть, и Стегачёв, так же как и Еюкин, нигде не служит, и, как Еюкин, любит жизнь спокойную…

Марине Николаевне так хотелось, чтобы муж Татьяны хотя бы немного был похож на её мужа, что она не удержалась и, улучив удобную минуту, как бы между прочим, спросила:

— Татьяна Николаевна, а ваш муж тоже нигде не работает? — Это случайно выскочившее «тоже» так её смутило, что она густо покраснела, вытерла платком пылавшее жаром лицо, и ей казалось, что Татьяна уже знает и Еюкина и то, чем был вызван этот вопрос, и это «тоже». — То есть я хотела сказать — не работает в учреждении и живёт, как писатель?

— Ну, что вы, разве это возможно. — Татьяна развернула газету и указала на подпись внизу. — Посмотрите — он редактор. Конечно, не очень удобно, когда муж редактор…

И когда две женщины опять сидели на диване и разговаривали о том, в каком часу делегация должна покинуть Рощенскую, чтобы прибыть в Журавку к полудню; когда обсуждался и такой вопрос: на каких машинах лучше всего ехать, и было решено пустить впереди «Победу» с открытым верхом, а сзади «Победу» с закрытым верхом потому, что на машине без тента удобно закрепить знамя, чтобы оно полоскалось на ветру всю дорогу, — а какая же это будет делегация, если она явится без знамени; когда уже были затронуты и такие частности, как, например, следует ли в договоре двух районов показывать подъём урожая по культурам в целом по району или отдельно по колхозам и даже по бригадам (Татьяна, как в прошлом агроном, настаивала выводить все цифры отдельно по колхозам); когда Марина Николаевна заговорила о росте поголовья скота и механизации животноводческого хозяйства, — в это время тихо и как-то боязно вошёл Илья Стегачёв. Татьяна быстро встала и представила гостью. Марина Николаевна смотрела на худого, с большим выпуклым лбом мужчину, с заметной плешью на голове и тонким, с горбинкой, носом, и с грустью сказала сама себе: «Э, нет, нет, не похож…»