Альберт Усольцев - Есть у меня земля

— Дите бы ты, Людмила, ему новое родила! Ишь как убивается, сердешный! — Анисим Марковских впервые за жаркое, сухое лето взял отгул, дома не усидел, пришел к Шишигину, все ж тут народ, веселее.

— Что вы, Анисим Васильич, какое дите? Вот оно, все его «дите»… с усами, — она потрогала контактные «усы». — Ноль седьмая! Любовь…

— Ну и ты тогда заведи себе… ноль восьмого… с бакенбардами.

— Вы чему учите мою верную спутницу жизни? — шутливо спросил Тимофей.

— Дело советую: тебе — «усы», ей — бакенбарды.

— Я не ревнив.

— Оно и видно. Я бы за это время цельный автопарк помыл. Слушай, а ты ей зубы не будешь чистить? А то я щетку принесу. От выездного жеребца осталась.

Тимофей невозмутимо продолжал свое дело. Временами он отходил от машины, кисло морщился, будто был недоволен тем, что нет больше ни одной царапинки-щербинки, которую бы нужно было обработать, закрывал глаза, отыскивая в потаенном уголке памяти только ему, хозяину, ведомый недостаток, и снова принимался за дело.

К Тимофею подошел отец. Несмело, виновато подошел, как будто наперед знал ответ сына на его просьбу.

— Тимоша, картошки я тут купил у свояка в Верхоглазовке… Моя-то кончается. Может, привезем?

Тимофей удивленно посмотрел на отца.

— Дорожка туда, в Верхоглазовку-то, хорошая. Свояк у автостанции самой живет. Под крыльцо асфальт…

— Что ты, папа, разве на такой красавице возят картошку? Попроси кого-нибудь из селян. Вон сколько грузовых в деревне!

— Попросить-то можно, да неудобно из-за одного мешка людей беспокоить.

— Заплатишь за полный груз. Сколько? Пятерку? Десятку?

— Не в этом дело, Тимоша. Есть у меня деньги.

— А в чем?

Шишигин, не ответив, неловко повернулся и пошел в дом. Под ситцевой выцветшей рубахой его четко означились стоявшие как-то почти перпендикулярно друг другу лопатки.

— Хам ты, Тима, порядочный хам, — сказала Люся. — Походя отца обидел…

— Что за обида? — отмывая бензином рубиновые пятна с ладоней, спросил Тимофей. — Я так вымыл машину — картинка!

— Он же сказал — асфальт под самое крыльцо.

— «Жидкий»… «Жидкий» асфальт здесь.

Тимофей расхохотался. От этого смеха вздрогнул стоявший неподалеку и слышавший весь разговор Анисим Марковских.

— Хорошие у тебя руки, — тихо проговорил Анисим Васильевич. — Работные руки. А я вот раньше человека по рукам определял — плох или хорош. Мировые у тебя руки, Тимофей, но я бы не пошел с тобой в разведку, — неожиданно закончил пожарник. — Даже легкий пожаришко тушить бы не направился.

— Это почему же, Анисим Васильич? — удивленно спросил Тимофей, рассматривая свои крупные узловатые пальцы. Пальцы розовато светились. Казалось, еще чуток увеличь солнце свою силу, и будут видны даже косточки. Сильными и красивыми были руки Тимофея.

— А вот не пошел бы, и все.

— Но почему, Анисим Васильич?

— Не пошел бы, и точка! — резко ответил Анисим Марковских.

— Не живете вы тут, а играете. Батя без крыши дом держит, вы телеграммы придумываете…

Ужин заканчивался, когда в сенях послышались шаги и легкое покашливание. Потом раздался глухой стук, будто кто-то с плеча снял тяжелую ношу.

Все посмотрели на дверь. Но она не открывалась. Лишь покашливание выдавало стоявшего за ней человека.

— Анисим, заходи! — громко сказал Шишигин.

Анисим Марковских вошел, тихо поприветствовал сидящих за столом:

— Хлеб да соль.

— Садитесь с нами, — сказала Люся, доставая из буфета чистую тарелку.

— Благодарю. Я в Верхоглазовке поужинал.

— Ты был в Верхоглазовке? — удивленно спросил Шишигин.

— Ага. На своем торпедном катере типа «Запорожец». Картошки тебе привез. Тебе мешок и себе два ведра.

— Ну, спасибо, сосед… Отужинай с нами.

— А поужинал я в столовке тамошней. Разве только чаю, Люся…

Улучив момент, Анисим Марковских нагнулся к Шишигину и что-то прошептал на ухо. Шишигина будто током ударило. Он отпрянул от Анисима, побледнел. Потом, справившись с волнением, негромко проговорил:

— У меня от семьи секретов нет. Давай, Анисим…

Марковских обвел взглядом всех сидящих за столом.

Глазами еще раз спросил соседа: «А может, не к месту мое сообщение?» Шишигин, поняв его немой вопрос, стукнул кулаком по столу:

— Говори!

— Понимаете, — неловко начал Анисим Васильевич. — Возвращаюсь я из Верхоглазовки мимо моста деревянного… Точнее, мимо того места, где он стоял… Слушай, Кузьма, может, это по молодости он, а? Не стоит афишировать…

— Говори!! — снова жмякнул по столу Шишигин, да так, что пустая хлебница подскочила и перевернулась. — Или я сам доложу.

— Тебе способней, ты — отец, — с радостью спасовал Анисим. — А что правда, то правда, своими глазами банку с деньгами видел. Десять копеек с мальца за перевоз через реку, двадцатчик — с большака.

— Всем ясно? — глядя куда-то в дальний угол горницы, спросил Шишигин. — На перевозе наш Никола бизнец устроил. Бизнец, говорю, делает на воде… А с тебя, Анисим, он сколько взял?

— Я не переезжал. Случайно я попал к перевозу-то: заправка там. И бензин был в баке на три четверти, а вот взял и заехал, будь оно неладно. Подошел. Смотрю, народ по карманам шарит, монетки отыскивает. Глаза все отводят в сторону…

— А он? — тихо спросил Шишигин. — Он тебе прямо в глаза глядел?

— Поначалу смутился, но потом шуткой отошел: практичный, говорит, я человек.

— Так и сказал?

— Врать не стану. И я в ответ шутканул. Что, спрашиваю, Коля, с мопеды решил сразу на «Яву» пересесть? А он рассмеялся. Нет, говорит, просто не хочу быть дураком.

— Как это? — спросил не принимавший никакого участия в разговоре Артем. — Поясните, Анисим Васильич…

— Откуда я знаю. Вот так грохнул: не хочу быть дураком, и точка. А уточнять мне было некогда. Вернее ему недосуг. Новые люди подоспели на перевоз. А я сел в машину и ключ зажигания не могу вставить. Сижу и думаю: а не дурак ли я? Пойди я на перевоз, разве бы взял копейку с человека?! Или Кузьма Захарыч… Что же, выходит, мы с ним дураки?! Тимофей? Артем? Людмила…

Если бы кто-то и решился ответить на вопрос Анисима Марковских, то все равно бы не успел. Открылась дверь, вошел Никола. Его встретила напряженная тишина. Все пили чай. Только Люся молча поднялась и, не спрашивая, налила Николе полную тарелку борща.

— Общий привет! — сказал Никола. — Отчего музейная тишина?

Ему никто не ответил. Все пили чай. Все, кроме Шишигина. Отец сидел выпрямив спину. Он впервые за много лет выпрямил спину. На лодке привык горбиться. На ветреном деревянном мосту тоже ходил сутулясь.

В полной тишине Никола помыл руки, степенно и важно сел за стол и взялся за ложку. Он, видимо, понял, отчего за столом стоит такая тишина.

— Дядя Анисим уже доложил… Могу уточнить сумму — десять рублей с копейками.