Альберт Усольцев - Есть у меня земля

Анисим Марковских долгие годы «конюшил». Порядочек был на его конном дворе. Первый секретарь райкома разок заехал, подивился ладному хозяйству. А вскоре Анисима Марковских и в район вызвали, предложили стать «завхозом» (так себя навеличивал Анисим Васильевич), а по-другому — конюхом при райкомовских да райисполкомовских лошадках. Не сразу согласился — фасон держал! Оговорил особое условие — повесил на дверях своей «конюховки» табличку: «А. В. Марковских, заведующий конным сектором».

— И после армии, — продолжил Никола, — из нашей роты ни один в деревню не вернулся. Билеты брали до городов, ну, край — до больших строек.

— Родства с деревней, выходит, застеснялся, — сказал Анисим Марковских. — А язык вон все еще не городской, а наш… «Край», а не в крайнем случае…

— Не стеснялся я, Анисим Васильич, напрасно вы так… Просто хотелось чего-то поискать.

— Счастья, что ли?

— Может, и так.

— А хочешь, стих прочитаю? — вдруг предложил Анисим Марковских.

— Стихотворение? Чье?

— Это не важно. Ты за сутью следи…

Все за столом долго молчали. Правда, умение складывать частушки-припевки примечали за Анисимом Марковских давно, но чтобы стихи…

— А вы, Анисим Васильич, оказывается, еще и талант! — сказал Тимофей.

— Кто-кто?

— Талантливый человек. В районную газету бы посылали стишки.

— Посылал.

— Не печатают?

— В прозу переводят. А талант не я. Отец ваш — вот кто талант!

— Неужели? — удивленно спросил Тимофей. — Папа, ты тоже стихи составляешь?

— Куда там! — махнул рукой Шишигин. — Загибает Анисим.

— Ничего не загибаю, — с самого порога ответил Анисим Васильевич. — По делу говорю: не в строчках да песенных загогулинах талант вашего отца, а в другом… Пойду, однако, брезент принесу, тучка вертается. Прольет вас насквозь без брезента-то.

Как в воду смотрел Анисим Марковских — вернулась туча. Дождь шел всю ночь, и к утру, как говорят в здешних местах, все водой взялось. По глянцу раскисшей дороги, скользя словно по льду, прошло на выпас стадо. Пастух за стадом шагал понуро, наглухо запечатанный в серый дождевик.

Впервые не пробрался из «центра» автобус, подвозивший малышню в садик, а школьников в школу. Это было удивительным, потому что и в зимние метели, и в весеннюю распутицу автобус ходил четко — по нему даже можно было проверять часы.

Утром Шишигин поднялся рано. Подмешал квашню. Закутав ее в старенькое байковое одеяло, поставил на печь, в теплое место, чтобы тесто вытронулось. А когда тесто подошло, развел стряпню. Накрутил витушек, накатал «облитых» шанег, опустил в кипящее масло «хворост». Тимофей уважал витушки, Артем — «облитые» сметаной шаньги, а сладкоежка Никола — «хворост». Тимофей шутливо корил Люсю: «Смотри-ка, пока мы спали да потягивались, папаня мои любимые витушки состряпал». Артем удивлялся, зачем столько времени убивать на стряпню? В городской булочной сдобой прилавки завалены. «Облитых шанег в булочных нету», — сказал ему отец, и Артем согласился. Шаньги ему понравились. Артем откровенно радовался, так надоела городская стряпня. А тут настоящие шаньги!

— Не ожидал, батя. Можно, я все съем? — совсем как в далекий детский год попросил Артем. — Тимка с Николой шаньги не любят.

— Можно.

— А мне — «хворост»? — спросил Никола, пристраиваясь к столу.

— Тебе нельзя.

— Почему?

— Артем — холостяк. А ты — человек семейный. Увезешь семье. «Хворост» долго не черствеет.

— Антошке — рано. Кися не притронется. Масло сливочное тут. А она худеет по «теории яблока».

— Как это? — спросил отец.

— Сегодня целое яблоко съедает за день. Завтра — половину, послезавтра — треть, через неделю на…

— На кладбище?

— Что ты, папа, на весы.

— И выходит?

— Еще как.

— В пожарке у Марковских тоже был один. Спать отвыкал. Сегодня спит — три часа, завтра — два, послезавтра — час.

— Ну, и как? Отвык.

— Щас в больнице. Врачи добудиться не могут. А вон и Анисим, легок на помине. Подворачивай, сосед, к пирогам.

— Некогда, служба. Вот молодым к пирогам заместо компота история из пожарной жизни. Пришел один устраиваться в пожарку, начальник ему проверку — сколько проспит. На какую, то бишь, должность его зачислить. Спит сутки, хорошо, радуется начальник, на ефрейтора потянет. Спит вторые сутки — хорошо, ликует начальник, как истинный сержант! Спит третьи сутки — выгоню, кричит начальник, под меня работаешь! — Исчез Анисим Марковских так же быстро и незаметно, как и появился.

Накормив семью и наскоро управившись с хозяйством, Шишигин начал собираться.

— Ты куда, папаня? — спросил его Тимофей.

— В «центр».

— По такой дороге?

— По такой.

— А зачем?

— Дожжина вон какая прошла… А деревянного моста нет.

— Ну и что? Есть бетонный, крепь крепью.

— Бетонный — для машин. А народ такой крюк делать не станет. Школяры, тилингенция в конторы разные… Напрямик привыкли.

— Что же для них пешеходную времянку не соорудили?

— Лавы связали, да низко. Никто не ждал такой воды. Наверняка щас через перила прет.

— И чем же ты поможешь?

— Лодку спущу. Перевозить стану. Школяров, тилигенцию… Крюку давать им поутру каково?

— Так сразу бы и сказал.

— К чему?

— Мы поможем.

— Ну-у, будете вы маяться! Вы отдыхать приехали.

— Боги не засчитывают в счет жизни время, проведенное на рыбалке. Так ассирийцы говорили.

— То рыбалка, а то перевоз.

— Какая разница — все равно у воды. Никола, слышал разговор?

— В общем-то, да…

— Как в армии учили отвечать?

— Так точно!

— Одна нога здесь, другая — там! — по праву старшака приказал Тимофей.

— Есть.

Никола попробовал было выехать на своем мопеде, но в трех метрах от дома мопед заглох. Пришлось от этой затеи отказаться.

— Засекайте время, — сказал Никола, снимая резиновые сапоги. — Ровно через полчаса спущу весла на воду.

— А сапоги почему снял? — поинтересовался Тимофей.

— Бежать легче. Да и ни к чему каблуки сбивать. Я — человек практичный. А вообще хочется босиком пробежаться по лужам.

— Огородную калитку зачем открыл?

— Тут на семь метров путь короче.

В полдень, когда резкий ветер разогнал хмарь и небо, посветлев, приподнялось над землей, Тимофей начал мыть машину. Мыл он основательно, любовно, как моют молодые родители свое первое долгожданное дитя. Сначала — речной водой, потом водой из колодца, затем дождевой водой с шампунем, наконец, насухо протерев огненно горящий кузов мягкой фланелью, нанес «автоблеск». Глазам было больно смотреть на этот рубиново горящий костер. Но и на этом Тимофей не успокоился. Достал из багажной сумки какие-то кисточки-щеточки и, словно археолог, обнаруживший многовековой давности клад, приступил к тщательной обработке подфарников, бамперов. Люся терпеливо держала в руках банки. Анисим Марковских, долго наблюдавший за работой, подошел к Люсе и сказал негромко, чтобы не слышал Тимофей: