Вячеслав Шугаев - Избранное

Эталоном гостеприимства и радушия принято считать кавказско-среднеазиатские обычаи. Там, говорят, так принимают, слагают такие тосты, что не от хмеля, а от них кружится голова и сладко, радостно сжимается сердце. Не знаю, не бывал, не слышал. Но и в русском доме, когда в зените застольное единодушие, когда ты сидишь и умиленно-нежным взглядом смотришь на соседей и уже любишь их всех, когда тихо размышляешь: «Вот сейчас все хорошо, и хватит тебе, довольно», а в это время подлетает к тебе хозяйка, счастливая, несколько ошалевшая, хмельная весельем гостей, и укоряет: «Что же вы под груздочки-то не попробовали? Сами солили. И пирог не попробовали. Нехорошо, обижусь. Давайте, сама вам налью», — и вот тогда тоже радостно сожмется сердце и спросишь себя: что же ты — баптист, что ли, какой, пятидесятник?

Предвижу недовольство приверженцев сухого закона и критиков, пьющих только нарзан, и спешу оговориться: я вовсе не проповедую северный способ пьянства, я всего лишь за разумную выпивку, как уже говорил, в рамках исторической преемственности. Пьянство же, в северном ли исполнении, в среднерусском ли, остается пьянством, и вряд ли кто возьмется его защищать.

Помню, мы поехали в Могу: прокурор Таскаев, Леонид Марченков, тогда еще начинающий следователь, бывший начальник катангской милиции Александр Семенович Хохлов, крепкий румяный мужчина, любимым обращением которого было: «Ну как, командир, жизнь?» — и я. В Моге избили киномеханика, и мы ехали разбираться: кому что за это следует.

Киномеханик, избитый жестоко и основательно, лежал дома, вставать, видимо, не мог, но при появлении столь могущественных и, конечно, не очень приятных гостей зашевелился, приподнялся на локте. Александр Семенович остановил его.

— Лежи, лежи, командир. Здорово, брат, тебя. Кто бил?

— Да Витька. — Киномеханик назвал и фамилию, но дело теперь давнее, вспоминать ее не стоит.

— За что?

— Кто его знает. Пьяный он был.

— А ты?

— Да ну, скажете тоже. Когда кино показываю, в рот не беру.

— Вот, командир, придется Витьку садить.

— Может, обойдется? Пьяный же он был…

— Нет, брат, не обойдется. Ты к суду-то поправляйся, а мы пойдем Витьку забирать.

Витька, мрачный, с черной окалиной на губах, не поднимал глаз, вздрагивали на коленях большие немытые руки.

— Давай, командир, расскажи, как дело было.

— Никак.

— За что бил?

— Ни за что.

— А все-таки?

— Скучно было.

— И все?

— Все.

За это «скучно было» Витька получил пять лет. Иван Степанович Сафьянников, управляющий Могинским отделением промхоза, жалел парня и, понимая, что закон есть закон, говорил:

— Разве такой была Мога? Сколько девок, парней! В клубе соберутся — дым коромыслом. Но чтобы пьянствовать, драться — нет. А теперь молодежи нет. Раз-два, и считать некого. Конечно, скучно.

Скука, разумеется, не оправдание пьянству. И в Катанге воюют с ним так же настойчиво, как и в других местах, а может, чуть настойчивее: каждый пьяница на виду, и добраться до него проще, чем до затерянного в городских дебрях алкоголика.

В Катанге воюют с пьянством и милиция, и общественность, и газета. Причем, уверен, ни одна газета страны не догадалась обличать пьяниц следующим удивительным способом. Владимир Юрьев, местный газетчик, краевед, знаток истории Катанги и мой старый знакомый, сочинил на основе подлинного случая и напечатал в «Правде Севера» современную былину, примечательную своей незабываемой эпичностью:

Северная скука, конечно, не оправдание пьянству.

Но все же она достаточно серьезный враг, которого ни словами, ни призывами не закидаешь. Искоренить ее — значит побыстрее приблизить Катангу к современной культуре, к наиболее полному перечню ее проявлений, а это возможно лишь при переустройстве экономики и быта района.

Однажды я прилетел в Наканно, самую северную деревню Катанги, прилетел первым рейсом: уползал в тайгу стылый туман, из-за круглой, белой спины ближней сопки осторожно выглянуло промерзлое, бледное солнце.

Самолет и солнце встречали все жители Наканно. Знаменитый охотник дед Комбагир пришел, потому что не привык валяться на койке; Евдокия Егоровна Попова торопилась отправить дочке в город посылку; Вика Монахова, смуглая, пугливая красавица — киномеханик из красного чума, — встречала новый фильм, в общем, у всех было какое-то дело. Я не увидел лишь Зои Васильевны Инешиной, поговорить с которой и прилетел.

А солнце уже наливалось желтым соком и потихоньку выбиралось из белых сугробов, чтобы хоть немного обогреть Наканно и тайгу.

Я отправился в школу и встретил Зою Васильевну. Она шла по хрусткому снегу, вовсе не торопясь, словно не замечала знобкого, острого, скрипучего мороза. А может, и правда не замечала в оренбургской-то шали, в черных, новеньких катанках, в теплом, тяжелом пальто. На лице у нее было выражение той особенной, — учительской, — рассеянно-ласковой отстраненности, и, когда я окликнул ее, она вздрогнула, не узнавала какое-то мгновение, но тотчас же вернулась из дальней своей дали, прищурила серые, учительские (почему-то опять хочется сказать так) глаза и улыбнулась:

— Чудесное утро, не правда ли?

Зоя Васильевна ходила по этой дороге всего десять лет, а сдавалось, что она прожила в Наканно всю жизнь. Она знала здесь каждого — от мала до велика — и каждый знал ее.

Потом мы разговаривали. Вот как, например, начинала она учительствовать в Наканно:

— Это были ужасные маленькие упрямцы. Я не знала, с какой стороны к ним подступиться. Вызываю на уроке одного, другого, — они застынут у парт — и ни слова! Головенки опустят, насупятся и будто черными стрелами в меня.

Я уже хотела уехать из Наканно, но оставил счастливый случай. Устроила в классе конкурс на лучший рисунок. Мои черноголовые упрямцы вдруг разрумянились, расшумелись. Охотно рисовали тайгу, оленей, цветы, некоторые что-то непонятное. Я подхожу, спрашиваю, и тут они мне хором: «Это же амака, амака! Медведь это!»

Посмеялись все вместе. И начались милые, мудрые, бесхитростные рассказы о повадках зверей, о таежных встречах, об охотничьей жизни, которую эти малыши знали пока лучше, чем страницы учебников. Увлекутся, головенками встряхивают, и у всех чубчики такие забавные, как вороненые крылышки. Так и взлетают.