Вячеслав Шугаев - Избранное

Кроме того, в Ербогачёне давно построена фабрика, выпускающая северные сувениры. Давно работает мясокомбинат, продукция его уникальна: охотничьи колбаски из медвежатины, копченая сохатина, вяленая оленина, наборы полуфабрикатов «Привет из Катанги», которыми вы непременно набьете сумку в здешнем магазине и тем самым крайне обрадуете жену. Мясокомбинат поставляет дешевый корм гигантской норковой звероферме. Процветает торговая фирма «Тунгуска», реализующая продукцию и сувенирной фабрики, и мясокомбината. Одна из прибыльных статей фирмы — сбыт свежей рыбы через комиссионные магазины в Иркутске, где никакая цена не остановит лакомку-горожанина при виде серебряно-темных «поросят» — тетейских карасей.

В Ербогачёне откроется свое строительно-монтажное управление, свой кирпичный завод, школа ФЗО, готовящая рабочих для сувенирной фабрики, школа охотминимума, обучающая азам охотничьего ремесла новоселов…

А на высоком тунгусском берегу встанет памятник Вячеславу Яковлевичу Шишкову, и ветры с Угрюм-реки овеют его бронзовое лицо…

Но, попустившись фантазиями, замечу, что некоторое время спустя в быту и промысле охотников Катанги случились изменения.

Во-первых, к началу охотничьего сезона катангские промхозы получают спецодежду, суконные куртки и штаны, в которые и одевают охотников, причем не берут с них ни копейки. Бесплатными стали и боеприпасы. Следовательно, теперь за каждую добытую шкурку охотник получит больше — ведь затраты на боеприпасы и на одежду (которая в тайге прямо-таки не изнашивается, а горит) съедали немалую часть заработка.

Во-вторых, в Ербогачёне появилось водяное отопление: в больнице, в школе-интернате, детском саду, в райкоме, в клубе навешены теперь батареи (совсем как в городе), убраны печки, появилось в обиходе жителей непривычное слово «котельная» — мне рассказывали об этом с такой гордостью, с какой уместно говорить разве что об открытии метрополитена. Хотя… Сто лет топить печки утром и вечером, с нетерпением проверять замерзшими ладонями, не согрелись ли у печек бока, и вдруг аккуратные, серебристые железки, ровно горячие, — и так изо дня в день. Да, надо пожить в пятидесятиградусные зимы у черта на куличках и тогда поймешь гордость ербогачёнцев.

В-третьих, в Ербогачёне устанавливают автоматическую телефонную станцию на 450 номеров. Помню первый коммутатор там и те страсти, разыгравшиеся при распределении номеров. Телефон всем был нужен до зарезу — в узел связи хлынули заявления и жалобы, обоснования, вплоть до угроз уехать из райцентра, если такому-то и такому-то не поставят телефон. Я тогда удивился: весь Ербогачён при желании можно обойти минут за сорок, а то и быстрее — для чего же ербогачёнцам телефон? Какая в нем может быть особая нужда, ну, разве что вызвать врачей? Но когда услышал, как счастливчики, все-таки добившиеся телефона, прощались после работы с этакой хлесткой, городской, заветной небрежностью:

— Ну, чуть чего, брякни, — я все понял и даже умилился такому наивному, я бы сказал, ребяческому тяготению к городской культуре.

А теперь в Ербогачёне монтируется АТС на 450 номеров, и телефон из городской диковинки превратился в обыкновенное бытовое удобство.

Что ж, все эти перемены предвещают иную жизнь на берегах Тунгуски.

Ну а катангские деревеньки все равно должны опустеть — уж слишком притягательна цивилизация, даже в границах районной столицы. Останется несколько крупных поселков, как центры промхозовских отделений. В пользу этого территориального прогноза высказывается и странное, неприятное существо, именуемое северной скукой. Симптомы ее незаметны — так, излишняя сонливость, газетки что-то неохота читать, аппетит волчий, припадки рассеянной задумчивости где-нибудь на лавке у окошка, томительное, непреодолимое желание что-то сделать, куда-то пойти, и тем не менее — книжка валится из рук, изба не топлена, чай не вскипячен, тропинки от снега не расчищены…

У меня был в Катанге знакомый, молодой специалист, врач. Славный парень, с воодушевлением думавший о своей профессии, о самостоятельной одинокой жизни, о предстоящих схватках с болезнями и тех удивительных победах, которыми он обогатит медицину. Я долго не был в Катанге, наконец выбрался, прилетел, пошел в гости к этому молодому врачу. Он выдвинул из-под кровати сундучок, открыл и извлек кларнет. С какой-то застенчивой страстностью сказал, даже не сказал — выдохнул:

— Вот!

Я удивленно рассматривал кларнет:

— Скажи, пожалуйста, я и не подозревал, что ты играешь.

— Нет, я не играю, что ты! Полгода как купил по случаю у пропойцы проезжего.

— А зачем он тебе?

— Я научусь, обязательно научусь! — Мой знакомый говорил таким горячим, убедительным шепотом, что стало понятно: человеку безумно скучно — хоть пой или играй на кларнете. — Мне знающие люди говорили, что главное — ноту ми научиться брать, а там как по маслу пойдет!

— Ну и получается?

— Пока нет. Но — кровь из носу — одолею.

«Полгода ми не можешь взять? А остальные шесть когда? К пенсии?» — подумал я, но промолчал: никакие мои слова не охладили бы пыл так страстно скучающего человека.

Конечно, сейчас можно наговорить расхожих фраз: «Книжки бы читал», «В самодеятельность бы записался», «Новогреческий бы изучал». «Да мало ли для умного человека занятий, чтобы не скучать?» — но вряд ли стоит торопиться с советами. Лучше, пожалуй, представить, что среди зимы вы очутилась в какой-нибудь Тетее: десять дворов, из сугробов трубы торчат, электричества нет, книжки перечитаны, на этой Тетее свет клином сошелся, никуда ходу нет: тайга да морозы. Вся жизнь уже обдумана, и самым глупым днем вы находите тот, в который согласились ехать в Тетею, — да тут и убежденный сторонник сухого закона начнет зашибать. Все веселее: горизонты раздвигаются, и Тетея как бы удваивается.

Северянин пьет с большим достоинством и с большим чувством меры. Леонид Марченков, начальник районной милиции, показывал мне цифры, которые утверждают, что «кривая пьянства» в Катанге идет вниз и случаи пьяного хулиганства редеют, причем Марченков огорченно комментировал:

— Если бы не приезжие, не «бичи», еще меньше бы пьяных приводов было…

Северяне пьют, так сказать, в рамках исторической преемственности: в честь свадеб, крестин, именин, в честь календарных дат и торжеств местного происхождения — возвращение с охоты, День оленевода, День рыбака, — вообще у них тяга к веселому застолью, к праздничному общению. К счастью, угрюмая манера «быстро выпить и быстро разбежаться» здесь не приобрела характера моды, которой больше подвластны города.

Заходишь в праздничный дом, где тебя встречает радостно возвышенными голосами румяное застолье, где к тебе спешат обрадованные хозяева, для которых каждый новый гость — искренняя радость, и нет предела радушию хозяев: «Спасибо, что уважили, спасибо, что пришли, милости просим, вот сюда, сюда, здесь вам хорошо будет!» Тебе наливают штрафную, ты встаешь, кланяешься хозяевам, кланяешься гостям: «Ваше здоровье!» — и в эту минуту испытываешь к окружающим прямо-таки родственные чувства. Выбираешь, чем закусить: вот холодная картошка сахарно, рассыпчато белеет по разваренным швам, нежно светится розово-серебристый елец в берестяном лоточке, обильный студенисто-коричневый сок его с блестками чешуи остро, пряно пахнет свежим засолом; сало курчавится бледно-розовыми стружками на темной лиственничной дощечке, источает чесночный дух — господи, как хорошо жить на свете!