Вячеслав Шугаев - Избранное

И вот я сижу у него дома. На стене голова кабарги, в углу эвенкийская пальма — нож с длинной рукояткой, на письменном столе черный пластмассовый стакан, из которого торчат обгоревшие головки трубок.

На мой вопрос, что он думает о будущем и настоящем Катанги, Тимофеев долго не отвечает, чистит трубку, набивает ее.

— Я об одном попрошу вас, молодой человек. Когда будете писать свой очерк, не пишите, что белку убивают в глаз. Это ужасно смешно. Я знаю многих хороших стрелков, сам вроде неплохо стреляю, но очень редко кто попадает белке в глаз.

Несколько растерянно отвечаю:

— Да я и не собираюсь об этом писать…

— Все равно. — Тимофеевская трубка всхлипнула, свистнула и с тихим вздохом затихла. — Катанга, Катанга… Я всю жизнь занимаюсь охотой. Я старик уже. И смею уверить вас, со всей ответственностью возраста и профессионального опыта, что если мы немедленно не займемся переустройством охотничьего хозяйства, то, несмотря на сказочные богатства тайги, мы будем добывать их все меньше и меньше. Возможно, вам покажется преувеличением, но я считаю, что к охотничьим районам вроде Катанги следует относиться с той же государственной пристальностью, как, допустим, относились мы к освоению целинных земель или, как сейчас, к сельскому хозяйству. И охотничьи таежные районы должны возбуждать такой же общественный интерес, как, допустим, строительство Братской ГЭС. Да, самое время объявить ударным комсомольским делом охотничье освоение тайги, сообразуясь с последними достижениями науки и техники.

Воспользовавшись паузой, я сказал, что примерно то же самое слышал от Масягина.

— Он прав. Масягин — деловой человек, я его уважаю за это. Ведь вы посмотрите на теперешний промысел. Для него должна работать специальная промышленность, а ее нет. У охотников очень плохое промысловое оружие, потому что никто не выпускает хорошего. Да что оружие! Путных капканов теперь не найдешь. Мы вон по осени получили партию, заказанную для нас на каком-то заводе, так из нескольких сотен годными оказались несколько десятков.

Не очень-то высоко ценится труд охотника. Помню, в двадцатые годы охотник за шкурку соболя, конечно, очень хорошую шкурку, получал столько, что мог, пожалуй, дом и корову купить, и это, по-моему, было справедливо…

Я бы приравнял работу охотника к работе шахтера, по износу, что ли, организма и трудоемкости. Охотник идет, например, за одним соболем день, второй, буквально продираясь сквозь тайгу, прорубаясь, а потом мокрый, обессиленный ночует где-нибудь у костра, на так называемом вольном воздухе. А шахтер отработал свою тяжелую, но все же короткую смену, принял душ и пошел приобщаться к радостям семейного уюта. Охотник же месяцами в зимовье, у костра, без бани, бука букой, а вернется и получит значительно меньше, чем геолог, полярник, хотя никто не скажет, что охотнику приходилось легче.

Не скажет еще и потому, что охотнику почти не помогает техника, машины. Главный его помощник — собственный горб. В довоенные годы, когда начинался охотничий сезон, в Иркутской области в тайгу вместе с людьми уходило шестнадцать тысяч лошадей, а нынче я не рискну назвать и десятой части этой цифры. В Катанге в ту пору охотничий промысел обслуживали тысячи четыре оленей. А сейчас где они?

Но, может быть, в век авиации неуместно вспоминать каких-то оленей, каких-то лошадей? Зачем они, если есть вертолеты, которым под силу доставить вас на любую заимку, на любой кордон, в любую падь и на любой голец? Быстро, удобно, но не выгодно. Пока еще ни один промхоз в стране не имеет собственных вертолетов, а арендует у Аэрофлота. За один час аренды с промхозовского счета в банке снимается двести с лишком рублей. За один час! А если до ваших охотугодий три часа лету, да обратно три — простая арифметика, я бы сказал, печальная. Ну какой хозяин станет часто прибегать к услугам вертолета? Ведь тогда пушнина будет не то что золотая — бриллиантовая! Каждый директор промхоза раз сто почешет в затылке, прежде чем решится нанять вертолет. Да что там говорить! Килограмм лука, который в городе стоит полтинник, добравшись до Катанги по воздуху, продается уже по рубль тридцать, недаром этот лук называют аэрофлотским.

Конечно, у Аэрофлота своя выгода, свой расчет — не мне судить, насколько они целесообразны. Мне ясно лишь одно: при нынешней баснословно высокой арендной плате за летный час промхозы вынуждены подчистую выскребать близлежащие угодья, тогда как дальние, более богатые пушниной, значатся «белым пятном». Мы, конечно же, поторопились, отказавшись от помощи наших старых друзей — безропотных, двужильных коняг и безотказных, старательных оленей.

Мы долго проговорили с Тимофеевым, и, когда распрощались, была ночь. Рекламы и окна академгородка, где живет Виктор Владимирович, излучали какую-то холодную веселость, неподалеку сияла неутомимо-праздничная гирлянда Иркутской ГЭС. Два памятника нашему быстротекущему времени, два младенца XX века, два его баловня…

Пора, пора, однако, сменить реалистические чернила на утопические и попытаться описать Катангу грядущую. Возможно, под пером экономиста, социолога или футуролога (даст же бог людям профессию! Раз-два — и ходи в пророках!) описание это было бы снабжено убедительными расчетами, солидными математическими выкладками, ссылками и рекомендациями, а я всего лишь путешественник, причем очень боящийся цифр, и потому отважусь изложить только некоторые фантастические соображения, конечно же, возникшие не без помощи более здравомыслящих людей.

Итак, вы приземлитесь в Ербогачёне в 19… году и, естественно, не узнаете его. «Боже! — воскликнете вы. — Не улицы, а заснеженные аллеи, не дома, а виллы», — и долго не сможете найтись: с чем же сравнить теперешний Ербогачён, этот городок одно- и двухэтажных особняков? Наконец вспомните: ах, ну конечно же, с писательскими поселками в Красной Пахре и Переделкине — та же тихая, высококультурная жизнь, тот же патриархальный покой в сочетании с современным комфортом, те же классические аллеи, но только гуляют по ним охотники и звероводы. Да, в том далеком Ербогачёне есть все, даже парикмахерская и фотография. Не то что теперь, когда вам приходится бежать к соседу, имеющему машинку или фотоаппарат, или, если у вас привередливый вкус, ждать оказии в областной город. Ербогачён, заметите вы, необычайно разросся, потому что все маленькие деревеньки опустели, жители их перебрались в охотничью столицу, да, в сущности, в таких деревеньках теперь нет нужды: Ербогачён имеет мощный вертолетный парк, просторные гаражи, в них тесно всевозможным северным вездеходам и аэросаням — значит, проще простого забраться в любую таежную глухомань. А опустевшие деревеньки приспособлены под базовые стоянки на время охотничьего сезона, куда можно выйти на день, помыться в бане, посмотреть новую кинокартину, почитать свежую почту.