Раиса Лыкосова - Встретимся на высоте

Сеяли на высоких гривах. Земля на них вытаивала раньше и могла пересохнуть. А в глубоких лесных оврагах еще лежал снег.

Сев подвигался медленно, работников не хватало. В конце недели сеяльщикам выписали по два килограмма зерна. Баба Настя, прихватив с собой наволочку, отправилась на склад получить причитающийся Маряше заработок. В ведомости фамилии Усаниной не оказалось. Баянов, которого разыскала баба Настя, только и сказал: «Пусть вечером сама в правление зайдет».

В этот вечер мать пришла с поля особенно усталой, сразу легла спать, сказав, что сходит в правление завтра. А наутро в окно Усаниных впервые раздался призывный стук. Натка, просыпавшаяся, как и все в доме и во всем починке, с рассветом, закричала с печи:

— Мама, стучат!

— Слышу, — ответила мать и взяла лукошко. Выйти она не успела. Дверь распахнулась, вошел Баянов.

— Мир дому. Ну что, поправилась, Мария Степановна?

— Иль не знаете? — удивилась мать. — С начала сева на поле выхожу. Неужто не видели?

— Видел как-то. Да подумал, что так, на часок-другой вышла, наподобие разминки. Ноги-то болят?

— Нет, не болят.

— Уже хорошо. Надо вам в правление зайти. Отчет о командировке написать. Сена привезли вполовину того, что полагалось…

— Сколько было. Расписку и остаток денег Травкина сдала.

— Травкину бухгалтер считает лицом неподотчетным. В общем, так оно и есть.

— Что ж, Александр Иванович, потому мне и трудодни не начисляют?

— Вы же знаете Рукомойникова. Финансист сильный, но буквоед и бумажная душа. Утвердит вам отчет правление, и тогда все заработанное получите. Словом, стала на ноги — действуй!

Натка радовалась, видя, как преобразилась мать. Да и Баянов ей понравился. Знала бы мать, что у нее с этим мужественным красноармейцем заключен тайный боевой союз. Вот бы удивилась!

Вскоре жить стало значительно хуже. Из разговоров матери с бабой Настей Натка поняла, что правление никак не соберется, чтобы утвердить отчет о командировке. Рукомойников ссылается на Баянова. Баянов в конторе бывает редко. Ни у кого нет времени для Маряши, да и у самой Маряши не оставалось времени для ожидания в конторе или розысков неуловимого бригадира.

То, что матери не выдавали по трудодням зерно, быстро сказалось на обеденном столе. За годы войны он всегда был скромным. Но особенно бедно выглядел стол весной, когда подходило к концу все, что удавалось припасти в подвале и в погребе с осени. В эти же апрельские дни он стал совсем скудным.

В один из вечеров мать вернулась с поля на час раньше, достала из сундука доху, последнюю вещь, которая оставалась от отца, завязала ее в шаль и отправилась по башкирской дороге в одно из отдаленных сел. Утром мать принесла пять килограммов гороха.

Пришла как-то учительница, принесла ведро белой сахарной свеклы, которую теперь эвакуированные получали в колхозе вместо картошки.

— Безобразие, — говорила Галина Фатеевна. — Я сама пойду к Баянову. Что за издевательства?

Прибегала Женя Травкина, совала в руки Натке бумажный фунтик с пшеном.

— Меня оставили в покое, теперь за тебя принялись, Маряша. Ждут поклонов. Хочешь, мы с Оней бабий бунт устроим?

— Опомнись, — возражала ей мать. — Другие, думаешь, много лучше живут? Да я уже заработала чуть не полпуда зерна, скоро будем с хлебом.

— Когда же? — вздыхала баба Настя.

— Скоро, — отвечала мать.

…Натка проснулась от голосов. За окнами чернела ночь. На столе тускло светила экономная коптилка. Мать, надевая стеганую фуфайку, разговаривала с каким-то стариком в длиннополом овчинном тулупе и серой вытертой заячьей шапке.

— Нагрузили машину? — спросила мать.

— Грузят.

— А ты как же, Горшков, пост свой у склада бросил?

— Дак мне Баянов приказал. Иди, мол, зови ревизию. Мне что прикажут.

— Ладно. Пошли.

В комнате стало темно, хлопнула дверь за уходившими. Спать не хотелось. Может быть, потому, что хотелось есть. Натка посмотрела в, окно: над кромкой дальнего леса расплывался бледный рассвет. Потихоньку она сползла с печи, в полумраке нашарила пальто, платок, ботинки. Стараясь не скрипеть половицами, вышла из избы. У крыльца к ней подкатился рыжим комком щенок, ткнулся в ноги.

— Пошли, Кубик, — негромко позвала Натка, и они выбежали на улицу.

Воздух был заполнен промозглой сыростью. Под ногами похрустывал ледок. В последние дни апреля заметно похолодало. «Ранняя весна напоздно наведет», — говорила на днях баба Настя.

«Что как земля в поле промерзнет? Пропадет посев», — озабоченно подумала Натка.

Из широко раскрытых дверей склада лился желтоватый свет фонарей. Еще издали можно было разглядеть трехтонку, людей, расхаживающих у машины. В тишине далеко были слышны голоса.

— Это не документ, — услышала Натка голос матери.

— Знаю. Потому и послал за вами, — говорил Баянов.

— Значит, так, садись, Горшков, с шофером. И к дому Рукомойникова. Пусть бухгалтер едет с машиной в райцентр. Оформляет бумаги. И договаривается с автохозяйством, чтобы его обратно подбросили. У нас свободных лошадей нет. К обеду документы должны быть здесь. Так пойдет, Мария Степановна?

Натка подошла к ним почти вплотную. Встала за веялку.

— Пойдет, — сказала мать. — Нужно еще письменное распоряжение райисполкома.

— Ну, это не обещаю. Звонок был, а насчет письменного…

— Не привезет Рукомойников распоряжения, сама поеду в райисполком. Если лошадь дадите.

— Знаю. Не дам. Пешком уйдешь, — сказал Баянов и засмеялся.

— И еще требуется решение правления о том, что колхоз разрешает отпустить зерно.

— Что ж, мне его сейчас собирать, правление? Я исполняю обязанности председателя. Могу и своей властью решить.

Теперь засмеялась мать.

— Ну? Неужели своей властью можете?

Баянов внимательно посмотрел на мать, снял шапку, почесал пятерней светлую шевелюру.

— Устыдила, Маряша, устыдила. Ах, этот бюрократ Рукомойников, что с ним делать… Подожди, — сказал он кладовщику, — не запирай. А вы катите, катите.

Сторож в тулупе забрался в кабину. Трехтонка зарычала, тронулась с места, покатила по улице. С лаем устремился за ней Кубик. И тут мать увидела Натку.

— Что за чудеса! — удивилась она.

— О, и пионерия не дремлет! — узнал Натку Баянов. — Как живешь, пионерия?

— Хорошо, — ответила Натка.

— Ну, может, и не очень хорошо, — положил ей руку на плечо и о чем-то задумался Баянов. — Идемте, Мария Степановна.

Они вошли в склад.

— А ну, — сказал Баянов кладовщику. — Брось этот мешок на весы. Хорош. Как, пионерия, дотащишь с мамкой?

Мешок был внушительных размеров.

— Дотащу, — радостно сказала Натка. — А лучше я за Толей сбегаю. Я быстро.

— Подожди, — остановила ее мать. — Александр Иванович, я и десятой доли его пока не заработала.